о смерти».
А между тем именно в юности «тема смерти, которую ребенок успешно гонит от себя, теперь становится предметом серьезных размышлений»[4]. Ограничусь лишь двумя высказываниями, взятыми мною из ученических сочинений, подтверждающими, что это действительно так.
«В какой-то момент жизни вопросы, что такое жизнь и смерть, как это люди говорят, что «человек умер», куда же делось его «я», его мысли, чувства, его душа — все эти вопросы встают с необыкновенной остротой».
«Больше всего я боюсь смерти случайной. Ведь столько останется несделанного, а как мои родные, а что будет на Земле дальше, без меня? Неужели все так же будут жить?»
И прав И. Кон, книгу которого я только что цитировал, когда пишет, что подобные размышления социально полезны: «Отказ от детской веры в личное бессмертие и принятие неизбежности смерти заставляет человека всерьез задуматься о смысле жизни, о том, как лучше прожить отпущенный ему ограниченный срок. Бессмертному некуда спешить, незачем думать о самореализации, бесконечная жизнь не имеет конкретной цены. Иное дело — человек, осознавший свою конечность»[5]. Вне осознания единственности, неповторимости и конечности личного человеческого бытия, вне понятия смерти невозможно цельное и глубокое нравственное миросозерцание.
С точки зрения религиозной земная жизнь — это ступень к жизни вечной, это путь приготовления себя к жизни, не знающей конца. И главная цель нашей земной жизни — спасение бессмертной души. Представлению о жизни как о приготовлении к вечному блаженству мы противопоставляем наше понимание жизни — самоцельной и самоценной. Совершенно естественно при этом, что разное понимание жизни связано и с разным пониманием смерти.
И нельзя не говорить обо всем этом с детьми, подростками, юношеством тем более. Ибо «нельзя представить себе полноценное нравственное воспитание без того, чтобы у человека, познающего Человека, не было правильного отношения к смерти». В другом месте В. А. Сухомлинский, слова которого я только что привел, писал: «Матери и отцу, педагогу и писателю — всем, причастным к воспитанию, надо мудро вводить ребенка за руку в мир человеческий, не закрывая его глаза на радости и страдания. Осознание той истины, что мы приходим в мир и уходим из него, чтобы никогда больше в него не возвратиться, что в мире есть величайшая радость — рождение человека и величайшее горе — смерть, подлинное сознание этой истины делает человека мудрым мыслителем, формирует тонкую воспитанность интеллекта, души, сердца, воли».
Другой вопрос в том, что в рассуждениях об этой трагической теме необходимы мера и такт.
Я видел, как в Хатыни туристы спокойно позировали на фоне вечного огня, а потом на фоне дома Каминского — единственного из жителей Хатыни, оставшегося в живых.
В одной из школ экспозиция прекрасного музея боевой славы была развернута в школьных коридорах. Пришлось долго убеждать руководителей школы выделить для музея специальное помещение. Жизнь есть жизнь, естественно и нормально, что на переменах ученики бегают, смеются, грызут яблоки. Но неестественно и ненормально, когда они бегают, смеются, грызут яблоки рядом с фотографиями виселиц и концлагерей, рядом с витринами, где за стеклом — найденные в походах каски, пробитые пулями.
Есть вещи, которые кощунственно растворять в повседневности. Для них нужны особые часы, особая душевная сосредоточенность, особая нравственная приподнятость.
2
«Memento mori», как говорили древние, что значит «лови момент», — написал ученик в одном из своих сочинений. Анализируя ученические работы, я заметил, что это латинское выражение означает не лови момент, а «помни о смерти». Ученик начал спорить, и я сказал, что на следующий урок принесу словарь латинских крылатых выражений. В это время в наш разговор вмешался другой ученик: «Не понимаю, о чем вы спорите: помни о смерти или лови момент — ведь смысл один и тот же». Вот так.
Придя домой, я открыл словарь по этике и прочел в нем: «...отрицание нравственной сущности смерти оказывается формой отрицания нравственной сущности жизни и может служить лишь основанием для полной безответственности поведения. В этом смысле одним из нравственных принципов, оставленных в наследство античностью, является сформулированный в философии стоицизма принцип «memento mori» (лат. помни о смерти), предлагающий поступать всегда так, будто дело, которое человек делает и слово, которое им произносится, является последним из тех, что ему вообще дано когда-либо совершить. Этот принцип по существу обращен к размышлению не о смерти, а о небеспредельности жизни и побуждает людей не совершать поступки, которые подвергаются осуждению и в которых они потом сами горько раскаиваются. Тем самым он культивирует чувство ответственности за дела и слова людей»[6]. Добавлю к этому, что осознание небеспредельности жизни может служить основанием и для прямо противоположного вывода. «Чего там: живем один раз», — аргумент такого рода не раз становился оправданием подлости, хищничества, ренегатства. И тем важнее, поскольку мы сейчас говорим о школе, значение нравственных уроков литературы.
«На столбовой дороженьке сошлись семь мужиков... Сошлися и заспорили: кому живется весело, вольготно на Руси?» Так начинается поэма Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». И слова эти — сошлися и заспорили — поразительно точно передают то, что происходит на страницах большинства произведений русской классики. Онегин и Ленский. «Они сошлись», и чуть дальше: «Меж ними все рождало споры и к размышлению влекло». А споры Чацкого и Фамусова, Чацкого и Молчалина, Рудина и Пигасова, Базарова и Павла Петровича, Базарова и Аркадия, Раскольникова и Свидригайлова, Раскольникова и Лужина, Раскольникова и Сони, Раскольникова и Порфирия Петровича, Андрея Болконского и Пьера Безухова... Спор — содержание и многих стихотворений Некрасова. Напомню лишь «Поэта и гражданина», «Железную дорогу», «Песню Еремушке».
Пафос спора пронизывает и поэму «Кому на Руси жить хорошо», поэму, которую исследователи называют то «поэмой-диспутом», то «правдоискательской поэмой». Но если Чацкий, Онегин, Рудин, Базаров, Раскольников, Андрей Болконский, Пьер Безухов приобщены к высотам русской и европейской культуры, если это цвет дворянской или разночинной интеллигенции, то в поэме Некрасова спорят мужики. Но спорят все о тех же высоких, духовных материях и ищут всю ту же настоящую истину, подлинную правду.
Именно эти духовные искания некрасовских героев и стали для нас главным в анализе поэмы. Особо сосредоточили мы свое внимание на том, как решается в поэме проблема счастья, на том, как отвечает поэт на вопрос, что же значит жить хорошо.
Так, читая страницы, посвященные Ермилу Гирину, мы увидели, что два слова являются здесь ключевыми: совесть и правда. О Ермиле Гирине говорится, что имел он
Почет завидный, истинный,
