что совершенно не слышит акцента в коротких, рубленых фразах, которыми обменивался с ним незнакомец. Это лишь подтвердило подозрение, что фремде отнюдь не кабирец, и что он забыл в Хакирском конце, становилось совершенно непонятно. Но Бруно предпочитал не вмешиваться в дела других. Даже если они решили покончить с собой.
— Ну удачи… — широко улыбнулся он. — А дорогу-то еще помнишь?
— Да.
— Ага, — энергично закивал Бруно, пятясь. — Ну тем более удачи.
Он помахал рукой на прощанье и бодро зашагал прочь, боясь обернуться. Спиной чувствовал пристальный взгляд, которым незнакомец провожал его. И только отойдя на приличное расстояние, позволил себе робко убедиться в том, что чужак уже растворился в жидкой толпе прохожих. Хотя неприятное ощущение слежки еще долго не покидало.
* * *
Анрия была тем городом, в котором можно легко отыскать представителя любой национальности, любого цвета кожи, с любым разрезом глаз, любого вероисповедания и политических убеждений. Так завелось еще с давних времен, когда Анрия была свободным портом, принимающим любого, кто готов жить по негласным правилам. С приходом имперской власти ничего кардинально не переменилось, поэтому Анрия до сих пор продолжала притягивать всех, кто не сумел прижиться там, где родился. Или приехал, чтобы сколотить себе состояние.
Это не значило, что все эти люди уживались вместе, позабыв о многовековой вражде. Наоборот Анрия представляла собой Ландрию в миниатюре, где ваарианне ненавидели бисульцистов, саабинны резали и тех, и других, милалианцы ненавидели тьердемондцев, альбарцы — сельджаарцев, мушерады — гутунийцев, менншины устраивали мордобой со сверами и поморами, а когда надоедало, все вместе дружно громили гедские лавки.
Все это привело к тому, что Анрия, в конце концов, разделилась на шесть крупных районов: Новый Риназхайм, Модер, Кабир-Дар, Лявилль, Читтадина Джойза и Пуэста де Соль. Районы, в свою очередь, дробились на более мелкие кварталы и улицы, где селились выходцы из тех или иных стран, ненавидевшие друг друга несколько меньше остальных. Руководили ими боссы самых крупных и жестоких банд, подмявших под себя почти все мелкие и средние. Их называли «Большой Шестеркой». Когда-то между ними велась настоящая война за передел сфер влияния, но с недавних пор боссы сумели договориться. Хотя это все равно не мешало боссам выяснять отношения, а бандам резать друг друга в темных подворотнях или средь бела дня на людных улицах.
Но такой порядок в городе считался все-таки лучше полного его отсутствия.
* * *
Едва незнакомец повернул на Сухак-Шари, как стая грязных, пыльных, оборванных детей, словно по команде, оторвалась от увлеченного ковыряния посреди дороги в чем-то таком, что у любого взрослого вызвало бы приступ тошноты или заставило бы лицо брезгливо поморщиться. Дети налетели на пришельца голодной пронзительно галдящей тучей мелкого воронья, принялись хватать грязными ручонками за одежду и буквально виснуть на ногах, решительно не позволяя идти дальше. Хурбе с минуту пытался бороться, упрямо проталкиваясь в волнующемся, пищащем море черных голов, но все-таки сдался, полез в карман за мелочью и ссыпал в жадно протянутые чумазые ручонки горсть медяков. Дети радостно запищали, загалдели еще громче и отхлынули чернявой волной, растворяясь среди флегматичных прохожих и разбегаясь по переулкам.
Кроме одного мальчишки, который оказался недостаточно быстрым. Или просто не рассчитывал на молниеносную реакцию чужака, схватившего его за шиворот.
— Пусти! Пусти! — запищал мальчишка на всю улицу. — Я ничего не сделал! Пусти!
Хурбе притянул его за шкирку, оторвал от земли и повернул к себе лицом. Профессионально и жалостливо верещавший мальчишка осекся на полуслове и застыл с раскрытым ртом. Даже профессионально катящиеся по чумазым щекам слезы оскорбленной невинности словно устыдились и прекратили литься под проницательным взглядом.
Мальчишка успел уже в мельчайших подробностях представить, сколько из него выйдет лям-мякали, которые незнакомец с удовольствием проглотит, как вдруг по воле Альджара кто-то заметил эту странную картину.
— Эй ты! Ну-ка отпусти парня! — крикнул один из проходивших мимо мужчин, полный и широкоплечий, темнокожий мушерад.
Чужак медленно повернул голову к приближавшимся шагом саабиннам. Тот, что был немного ниже и кряжистее, чуть отставал от соседа и разминал кулаки. Мушерад смотрел на хурбе очень недобрым глазом. Незнакомец в ответ смотрел на него с полным равнодушием.
— Ну, отпусти мальчишку! — крикнул мушерад, остановившись и выпятив волосатую грудь.
Чужак поставил ребенка на землю, разжал пальцы. Паренек тотчас припустил, подняв облачко пыли и спрятался за широкой спиной мушерада.
— Дядя Ра-Фих! Он!.. Он!.. — запищал мальчишка, вновь профессионально заливаясь слезами.
— Тихо, Расуф, — обняв его за плечи, проговорил мушерад и недобро взглянул на чужака. — Ты чего это творишь, либлак?
— Он украл деньги, — сказал незнакомец по-кабирски.
Мушерад покосился на мальчишку, втянувшего голову в плечи и пугливо прячущего за спину левую руку.
— Я ничего не крал! Честно! Он все врет! — затараторил тот.
Мушерад переглянулся с приятелем, и оба рассмеялись. Ра-Фих похлопал мальчишку по плечу.
— Конечно, не крал, — произнес он, широко улыбаясь, и посмотрел на чужака. — Я знаю Расуфа с тех пор, как он вот таким был, на шее у меня катался. Хороший мальчик, хвала Альджару. А ты кто такой, чтоб я тебе верил, а? Я тебя ни разу здесь не видел. Может, ты детей воруешь, неверным их продаешь?
— Нет, — спокойно сказал чужак, глядя куда-то мимо мушерада.
— Сейчас-то ты что угодно скажешь, — неприятно усмехнулся тот и мягко толкнул мальчишку к приятелю. — А ты докажи, что это не так.
Ра-Фих выступил вперед и уверенно подошел к чужаку, взглянул на него снизу-вверх. Хоть мушерад и был ниже незнакомца почти на голову, однако это не нисколько его не смутило.
Чужак не обратил на него внимания, даже отвернулся, продолжая высматривать что-то на улице.
— Ну? — мушерад хрустнул костяшками пальцев. — Не можешь? Так и проваливай отсюда, пока не отделали, либлак. И больше здесь не показывайся. Эй, я тебе говорю!
Он сгреб мощной рукой мундир на груди чужака, потянул к себе. Незнакомец наконец-то отвлекся от своего занятия, взглянул на мушерада так, будто только что заметил, и боевой дух дяди Ра-Фиха пошатнулся. На мгновение ему показалось, что глаза незнакомца и не глаза вовсе, а два серебряных бельма, в которых отражаются лучи яркого солнца. Однако хурбе быстро моргнул и наваждение исчезло.
А он выхватил из-за спины джамбию.
Ра-Фих разжал пальцы и, подняв руки, отступил к соседу. Однако прежде чем успел подумать о дальнейшем развитии событий, незнакомец подбросил кинжал, поймал за лезвие и протянул мушераду.
Ра-Фих неуверенно покосился на джамбию, переглянулся с напряженным соседом, за спиной которого прятался мальчишка, взглянул в невозмутимо спокойное лицо чужака. Осторожно приблизился на расстояние вытянутой руки, взял кинжал и вновь отступил. Поднес его к бородатому лицу, всмотрелся в узор на рукояти, подслеповато щурясь.
— Расуф, — наконец, сказал мушерад, хмуря черные брови, — верни ему деньги.
— Но… — робко пискнул мальчишка, выглянув из-за спины своего защитника.
— Быстро! — рявкнул Ра-Фих.
Мальчишка пугливо вздрогнул и, глядя в землю, как агнец на закланье подошел к хурбе, несмело протянул левую руку, раскрыл ладонь с несколькими мелкими монетами.
Незнакомец равнодушно взглянул на пропажу.
— Оставь, — сказал он.
Мальчишка поднял голову, шмыгнул носом, недоверчиво глядя в каменное лицо, робко сжал ладошку в кулачок и отступил на шаг. Незнакомец не тронулся с места и вообще потерял к карманнику всяческий интерес. Пристально смотрел на мушерада, который задумчиво похлопывал рукоятью джамбии по ладони.
— Извини, сайиде ар Катеми. Кто ж знал, — вздохнул он, протягивая кинжал. — Ищешь Кассана?
— Да, — сказал чужак, забрав джамбию, и убрал ее в ножны на спине под мундиром. — Где он живет?
— Да вон там, — мушерад обернулся и указал на пятый дом слева по улице.
Незнакомец взглянул в указанном направлении, сощурив глаза.
— Только его сейчас нет, — мушерад пригладил просвечивающую в черных волосах плешь.
— Где он?
— У себя на складах должен быть, на Катири-Шари. Сегодня же пришли корабли, — Ра-Фих
