враз всех найду! Все пещеры да укрытия еще мальцом облазил.
— Да, шустёр ты был! Как и не убился только.
Старуха еще и позвать никого не успела, как отовсюду начали выходить женщины и дети всех возрастов. И детей было не меньше двух десятков. Может, это место такое особое, что плодиться легко? А если вспомнить рассказы Дударя, дети тут мрут чуть ли не каждый день, значит, рожают-то их еще больше. Хотя я и так видел, что бабы помоложе, все с животами.
Бьярне крепко обнял одну из женщин, потрепал по головам детишек, обступивших ее со всех сторон.
— Мама, вот, приехал вас навестить. Да не один, а с друзьями-хирдманами. Помнишь Альрика? Это он меня тогда в хирд взял.
Как дети услыхали, что мы друзья Дударя, так перестали бояться и набежали на нас сплошной волной. Я боялся шагнуть, чтоб ненароком не придавить кого. Все востроглазые, шустрые, наглые, так и норовят ручонками что-нибудь ухватить, один умудрился о топор порезаться, не заревел, а засунул пораненную руку в рот и потянулся второй обратно к оружию. Но жизнь тут была бедная и голодная. Дети в многажды зашитой-перешитой одежде, сами тощие, щеки впалые, ручки тонкие. И мы, сытые, откормленные, в ярких рубахах… Тут не серебро дарить нужно, а снеди всякой да побольше.
Альрик подумал-подумал да отправил половину хирдманов обратно к кораблю, чтоб принесли наши припасы. Мы-то себе еще купим! Дударь выхватил какого-то мальчонку и сказал проводить ульверов по самой безопасной дороге до моря и обратно.
— За то тебе медовую лепешку дадут, — предложил Бьярне.
И мальчишка ростом едва ли по пояс согласился, резво побежал впереди наших парней.
В дом мы заходить не стали, Дударь отсоветовал, мол, темно там, душно и живности всякой много. Так что Вепрь выпросил котел, развел костер и затеял густую овсяную кашу с крупными кусками вяленой колбасы. Бьярне доставал из мешка дорогие ткани, которые тут выглядели совсем неуместно. Девки помоложе восторженно ахали, а женщины задумчиво смотрели, раздумывая, что из этого можно нашить и как быстро оно изорвется. Сами-то местные ходили в одежке из грубых шерстяных тканей, и редко какие были выкрашены хотя бы в коричневый или желтоватый цвет.
— А еще привез ножи, топоры хорошие. И ты, помнится, иголки хотела железные, говорила, что костяные ломаются часто. Вот, посмотри, из Бриттланда привез. Видишь, какие тоненькие! И если кто еще захочет в хирдманы пойти, вот два меча.
Женщина с измученным, стертым от многочисленных родов лицом смотрела на дорогие подарки и словно не понимала, что это и зачем. Она не радовалась приходу сына да и вообще ничего не чувствовала.
— Как отец? Как братья? Кто-нибудь уже женился? Или, может, кто из сестер замуж пошли?
— Да, отец живой, на Лихом пастбище должен быть. Старшие с ним. Двое женаты, и уж дети их тоже вон бегают. Замуж? Вышла, да, Фьётра вышла, одного родила, а на втором померла. И старший ее после того простыл да помер. Эйный муж после того на другой женился, на нашей не захотел, говорит, чахлые мы. А чего чахлые? Вон у Барна две дочери родами померли и ничего, еще две потом рожали и ничего.
Вскоре вернулись ульверы, принесли всякого, и каша как раз поспела. Бабы вытащили ложки-плошки, раздали детям. Вепрь едва успевал раскладывать. Малышне досталось по одной плошке на троих, потому они вмиг очищали посудину и вновь бежали к доброму дяде за угощением. Сыры или сушеную рыбу тут доставать было бесполезно, лучше было наварить побольше похлебки, чтоб на всех хватило. Так что когда котел опустел, Вепрь тут же затеял в нем другое блюдо.
Я знал, что Дударь прихватил и нарядные украшения, и серебряную посуду, и еще всякого, но дарить это он не спешил. Когда я спросил, чего он ждет, Бьярне ответил:
— Забыл я, оказывается, каково у нас тут. Помнил только игры с друзьями, как уходил ранней весной с коровами и возвращался со снегом. Если б тогда руку не сломал, не повстречал бы Альрика и не попал бы в хирд. Нет, ни к чему здесь побрякушки. В голодный год их за бесценок отдадут и даже торговаться не будут. Серебро им дам, может, зерна закупят побольше. А так лучше себе на женитьбу оставлю, и жену сюда не повезу. Ни одна баба, кроме здешних, в этих горах не выживет.
— А на ком тут женятся вообще? Это же все твои родичи, верно?
— Ага. Сам видишь, на этой горе больше и не проживет. Но здесь еще четыре семьи есть, тоже на таких огрызках сидят. Живут не богаче и не беднее нашего, пастбища так и вовсе общие. Эх, отца бы увидеть, — вздохнул Дударь, — да только не скоро он вернется. Давай с утра уйдем, два дня многовато будет.
Лишь после обильного угощения да крепкого пива мать Бьярне ожила. Вдруг расплакалась, кинулась обнимать сына, перетрогала все подарки, расхвалила их. Даже Альрику досталось часть ее ласки: она долго и со слезами благодарила его за сына и за заботу о нем. И почему-то стало еще хуже, чем было до того.
А я смотрел на ребятню и думал, что из них выйдут отличные хирдманы, не чета сытым ярловым отпрыскам. Эти за сытную еду будут рвать глотки всем, на кого покажет хёвдинг, а живучести и выносливости у них преизрядно, раз в детстве не померли. Когда моему сыну понадобятся крепкие ребята в хирд, отправлю его сюда, пусть возьмет всех, кто захочет пойти по Фомрировому пути.
На другой день мы вернулись к кораблю и вновь вышли в море. Дударь настоял заплатить за взятые припасы из своей мошны, а потом засел возле борта с задумчивым видом. Лучше всего Бьярне общался с Облаудом, помершим в Бриттланде, а после него с Эгилем. И Кот, посомневавшись, все же сел рядом и заговорил с ним.
Времени до всеобщего тинга оставалось еще преизрядно. Может, прийти в Хандельсби пораньше? Ведь когда там соберутся ярлы Северных островов, а они явно придут не одни, все таверны и гостевые дома будут переполнены. Работу искать нынче тоже глупо, ведь кто обычно зовет хирдманов на подмогу, кто им платит? Ярлы да лендерманы, а тем сейчас не до того. В Сторбаш? Так ведь отец тоже в столицу пойдет.
В гости к семьям ульверов мне расхотелось идти. В хирде-то у нас все молодцы-красавцы, а до того жизнь у многих была далеко не медом. Немудрено, почему столько карлов рвется в вольные дружины. Да, многие погибнут прежде новой руны, прежде славы и прежде богатства, но если есть удача, можно сделаться чем-то бо́льшим. А сея овес и выпасая коз, богатым не станешь.
— А не навестить ли и мне своего старика? — предложил Альрик. — Нрав у него скверный, но на угощение он не поскупится. Да и сколько зим уже я там не был? Как ушел в торговцы, так больше и не возвращался. Надо уважить отца, показаться ему хоть раз.
Заметив мой настороженный взгляд, Беззащитный усмехнулся.
— Не бойся. Ты с ним точно поладишь!
Альрик говорил о своей семье не много. Я знал, что его дед распродал чуть ли не всё добро, купил цельный железный доспех, а потом в нем утоп. Слыхал, что Альрик пошел против воли отца, не остался дома, а будучи на первой руне ушел с торговцем. И хотя он не упоминал о богатстве или знатности своего рода, мне всегда казалось, что отец хёвдинга должен быть не меньше, чем ярл. Ведь хёвдинг — это кто? Самый главный в хирде, и у него есть свой корабль, а в первую нашу встречу у Альрика уже были меч и кольчуга, тогда как у меня лишь старый отцов топор. И если я сын лендермана, то мой хёвдинг должен быть не меньше сына ярла.
Потому на первый взгляд родной хутор Беззащитного меня разочаровал. По сравнению с деревнями Дударя или Энока он, конечно, выигрывал, но был явно хуже Сторбаша.
Неровные ржавые пятна сжатых полей, вездесущие наглые козы, громкоголосые собаки, корзины с рыбой, только что выгруженные рыбаками. Мальчишки, сворачивая головы на наш корабль, развешивали сети сушиться. Несколько женщин отбивали белье о камни возле тоненькой прыгучей речки. И всё это в конце хитро изломанного фьорда, идя по которому, никогда не подумаешь, что после череды серых обрывистых скал отыщешь столь уютное местечко. И людей жило не так уж и мало, с сотню точно наберется. Еще
