Жаль. А я представляла себе очень красивые и обалденно пахнущие! Господи, о чем только думаю? Мне бы выбраться как отсюда, да домой попасть".
Пока я так рассуждала идя по мягким листьям вышла — на берег реки. Ну вот прям натуральный берег реки! Листья закончились как-то резко и стою я на песочке. Беленький такой мелкий, мелкий. Блестит на склоняющимися за огромной стеной леса, солнцами.
"Блин, это ж так и ночь скоро настанет! А я непонятно где. Впереди река — ни мелка, ни глубока", — всплыли в памяти слова.
"Стоп! А это что? Это ж не лес вроде. Ну точно, это стена какая-то. Великая Китайская Стена"! — я хихикнула.
"Так, а если серьезно-то. Мне надо как-то туда попасть и желательно до захода солнца. Блин двух солнц. Не известно кто тут ночью бродит".
Подхожу ближе к воде. Прозрачная. Ну как обычная вода. Попить бы сейчас. Присела, руку опустила в воду — тепленькая. И вдруг откуда ни возьмись прям стая каких-то рыб к руке метнулась. Я выдернула руку и отступила от воды.
"Блин, а если это пираньи местные? И как мне попасть на тот берег"?
Подошла снова, присела, разглядываю местных рыбок.
"О! А это и не рыбки вовсе. Как ящерки какие-то. Тритоны у нас похожие водятся. Только у этих хвосты как у наших золотых аквариумных рыбок — длинные, красивые — всех цветов радуги".
— Не, такие красивые, не могут быть пираньями, — говорю я.
И опускаю руку в воду. Эти тритоны-рыбы устремляются к моей руке. И смешно тыкаются в нее, щекоча мне ладошку.
— А вы и не страшные вовсе! — говорю я и скинув летние кедики прижимаю их вместе с рюкзачком к груди, входя в прохладную воду.
Вода приятно холодит. Так бы вся и окунулась. Тритоны-рыбки облепляют ноги и я смеюсь от щекотки. А в рюкзачке чувствую мыша возится чей-то.
— Ну чего тебе не нравиться, — говорю. — Тоже что ли купаться или ты пить хочешь?
И хочу его выпустить — да кеды мешаются.
— Ну сейчас, кеды только на берег снесу и выпущу тебя.
Я быстро бегу через реку и выбегаю на берег вытряхивая мыша на песок.
— Пойдем, — говорю оглядываясь на речку.
Да так и замираю вполоборота. Реки нет. В смысле есть-то она есть — но не прозрачная с радужными
тритончиками-рыбками а… Черная какая-то с оттенком ржавого цвета и выныривают из ее недр зубастые нечто типа наших крокодилов, разве что размером с тритона.
— Ой, мамочки, че это?! — я пячусь назад.
Хватаю кеды, мыша, рюкзак и бегу прочь от реки. А вокруг уже залегли какие-то тени. Вечер уже опускается на землю. Запихиваю на бегу мыша и кеды в рюкзак и сломя голову припускаю к стене, что маячит передо мной. Стена все ближе и ближе и я уже вижу в ней массивные ворот которые… Которые закрывать собираются двое стражников.
— Погодите! — ору что есть мочи, задыхаясь от бега.
Стражники остановились. Один вышел мне на встречу.
— На вас напали? Кто еще с вами? — спрашивает.
— Даа-даа… — выдавливаю я и прямо падаю на землю не в состоянии передвигать дальше ноги.
Мне помогают подняться. Оглядывают. А у меня мелькает мысль, что вот сейчас скажут она ведьма или еще чего-то такое и выгонят опять за ворота. Но нет. Второй стражник закрывает ворота, а тот что меня поднимает — снимает с себя плащ и накидывает его мне на плечи.
— Да знатно вас потрепали, — в одном исподнем прибежали…
У меня отвисает челюсть, но я предпочитаю молчать и лишь киваю в ответ. А сама разглядываю людей.
"Ой, правда люди! Слава богу. Правда одеты странно — как в прошлом веке. С мечами на поясах в каких-то доспехах что ли… И плащи у них большие с капюшоном. Блин. Это ты Элечка странно одета по их меркам! Ладно вот в плащ закутали".
— Она ж и босая еще! — Говорит второй стражник. — Давай я ее к Готе, пусть приоденет. Да надо завтра с утра уж разбираться кто и откуда.
Я была премного благодарна им за это.
4
Готя оказалась женщина неопределенного возраста. Видимо она держала что-то типа таверны или очень ее напоминающую. И так как за воротами казалось совсем небольшое селение с очень малым количеством жилых домов, то эта таверна можно было сказать единственное место где можно было переночевать и поесть, потому как на постой никто не собирался пускать, почти в ночи пришедшую, меня. Вопрос лишь в оплате. И я думала с меня спросят именно оплату, но нет. Готя просто отправила меня на кухню, выдав мне типа балеток каких-то на ноги и платье в пол с длинным рукавом и закрытым воротом.
— Моешь посуду и получаешь краюху хлеба и похлебку.
— Э-а… — только и смогла сказать я.
— И оставь ты уже свою котомку! Не украдут, не думай. Вон там лавка в углу — спать будешь там. Туда и положи.
"М-да Эля, угораздила тебя", — подумала я и пошла на кухню.
Сказать что я удивилась — ничего не сказать. Ибо большая лохань с мутной водой и была посудомоечная машина с которой мне предстояло работать. Пришлось засучить рукава и мыть тарелки. Которые надо сказать не из легких. Глиняные они были значительно тяжелее тех к которым я привыкла дома. При воспоминании о доме на глаза навернулись слезы. А Готя расценила это по своему.
— Ну не плачь дева, не плачь. Жива осталась. Благодари за это. Не переживай, завтра с утречка мой свояк поедет с обозом — я тебя с ним отправлю к свояченице. Там-то у них поспокойнее. И может быстрее сможешь со своими найтись как. Ведь остались у тебя родичи?
— Д-да… — говорю дрожащим голосом.
— Ну вот и славненько. А теперь мой.
Краюха хлеба показалась мне волшебным пирожным, а похлебка — самым изысканным супом. Короче я так проголодалась, что проглотила все в одночасье, вернее в одноминутно. Но кусок хлеба все ж сунула мышу, так чтоб никто не видел. А на лавке, прикрытой каким-то тканым ковром, уснула моментально как только голова коснулась рюкзака. И уже засыпая где-то на границе сознанья мелькнула мысль — а как же мыша, где спать будет… И проснулась от того, что меня трясут за плечо.
— Ну мам, ну еще чуть-чуть… — бормочу я и переворачиваюсь на другой бок.
— Да, бедное дитя, — слышу голос и мгновенно вскакиваю.
И вспоминаю все, что было вчера. Не в силах поверить в
