Ведь нельзя оставить товарища в беде. Когда в стране начались забастовки, тысячи школьников Парижа выходили на улицы с кружками собирать пожертвования.
…И вот Мадлен с железной кружкой в руке бродит по улицам. Рядом с ней идет Эдмон Далишан. Он несет плакат с надписью: «Шахтер ждет твоей помощи!»
Собирать пожертвования для Мадлен — дело привычное. Она уже собирала для детей, больных туберкулезом; для детей, отцы которых погибли при наводнении; для пострадавших от землетрясения в Марокко. Никто, как Мадлен, не умеет с такой подкупающей скромностью протянуть кружку, взглянуть на человека с уверенностью, что он щедр и отзывчив к чужому горю. В ее кружку монеты падают одна за другой. Каждый, конечно, дает сколько может: кто франк, а кто и полфранка. Кружка постепенно тяжелеет, и, когда она ее встряхивает, монеты подпрыгивают все грузнее.
Когда Мадлен устала, она передала кружку Эдмону. Однако за полчаса, что он ее таскал, в кружку упали только две мелкие монеты.
Они проходили мимо мэрии. Она помещалась в старинном двухэтажном дворце. Он стоял в глубине сада, окруженного развалинами старых укреплений. По преданию, этот дворец принадлежал мадам Помпадур, приближенной короля Людовика XIV.
Мадлен представляла себе, что по этой улице едет карета, запряженная шестеркой белых лошадей, вот она поворачивает к воротам, у которых вытянулись гвардейцы в расшитых золотом камзолах. Мадам Помпадур, с лицом Брижитт Бардо, выглядывает из кареты и платочком приветствует ее, Мадлен!..
Вдруг сильный толчок в спину, и уже нет никакой кареты. Мадлен отлетела в сторону и едва удержалась на ногах. Мимо нее пронесся огромный грузовик.
— Ты с ума сошла!.. — кричит Эдмон. — Если бы я не толкнул тебя, ты бы попала под грузовик!.. О чем ты думаешь?!.
Эдмон прав, что ругает ее! Незачем думать о прошлом, когда у тебя сейчас столько важных дел.
— Ну, куда мы теперь пойдем? — спрашивает она у Эдмона так спокойно, как будто ничего не произошло.
— Пойдем к художнику! — предлагает Эдмон.
Молодой художник каждое утро располагается невдалеке от универсального магазина. Здесь обычно большое оживление. Очертив квадратный метр тротуара зеленым мелом и предварительно разведя краски, художник начинает рисовать. Он рисует стоя на коленях и ни на кого не обращает внимания, словно делает это только для своего удовольствия. Его лицо с короткой светлой бородкой задумчиво. Временами он встает и внимательно рассматривает то, что сотворили его руки. Он рисует многое! То уходящих к горизонту верблюдов, то кусочек улицы с входом в магазин, то голову женщины, то вдруг что-то совсем непонятное — хаос пятен и кривых линий.
Чуть в стороне от его ящика с красками стоит баночка. Прохожие бросают в нее свои монеты.
Если сказать художнику, что он нищенствует, он искренне обидится. Нет, он работает! Он отдает свой талант людям, те, кто ценят его труд, платят деньги. Ну, как за право пройти по картинной галерее, что ли…
Мадлен много раз видела, как, опрокинув содержимое баночки в руку, художник нарочито небрежно пересчитывал монеты, а затем шел в ближайшее кафе обедать. Постепенно он сам стал как бы составной частью уличного пейзажа.
Картины его существовали недолго. Едва закончив одну, он тут же уничтожал ее и начинал другую. Вечером, после его ухода, ее затаптывали ногами прохожие, а потом дворники смывали краски брандспойтом.
Сейчас, когда Мадлен и Эдмон подошли к художнику, он дорисовывал свою очередную картину. На первом плане был изображен огромный, крепко сжатый кулак, за ним алело большое пятно, пронзенное черными стрелами. Тут же было еще нечто вроде часового маятника. Тонкой кистью художник дорисовывал его изогнутый дугой стержень.
— Как ты думаешь, что это такое? — тихо спросила Мадлен.
Эдмон, прищурившись, смотрел на картину. Он подражал своему отцу… Тот часто покупал вот такие непонятные картины и всех знакомых, кто ими не восторгался, считал людьми дурного вкуса, неумными и недалекими.
Эдмон пожевал своими полными губами, словно попробовал картину на вкус.
— По-моему, эта картина изображает силу! — сказал он наконец громко, так, чтобы услышал художник.
Тот обернулся, с усмешкой взглянул на ребят и задержал свой взгляд на кружке, которая была в руках Мадлен.
— Не очень-то благородно отбивать у меня заработок!.. — сказал он. — Тем более, если к тому же ничего не понимаешь в искусстве.
Эдмон обиделся на его слова:
— Зачем же вы тогда нарисовали кулак?.. — спросил он.
— Видишь стрелы?.. — спросил художник. — Они пронзили надежду человека! Убили ее!..
— А маятник?.. — вступила в разговор Мадлен.
— Тем, у кого нет надежды, время не нужно!..
— Тогда зачем же кулак? — стоял на своем Эдмон.
— Последний салют тем, кто борется.
— Значит, это все-таки сила!
Художник задумчиво потрогал свою бородку. Его светлые глаза долго ощупывали рисунок.
— А, пожалуй, ты прав, мальчик! — сказал он наконец. — Если люди борются, значит, они сильны!..
Очевидно, то, что он нарисовал, стало ему вдруг дорого, и художник печально уставился на яркий квадрат тротуара. Из его обычных друзей рядом сейчас никого не было. И ему не хотелось, чтобы эти маленькие ценители искусства уходили.
— Это очень хорошая картина! — сказала Мадлен.
— Очень! — подтвердил Эдмон. — Если бы ее можно было повесить на стену, я позвал бы сюда своего папу!.. Он очень любит такие картины…
— Я могу перерисовать ее на холст, — с надеждой сказал художник.
— Правильно!.. — живо поддержала его Мадлен.
Эдмон вздохнул.
— Мой папа не покупает копий!..
Глаза художника вдруг блеснули веселым огоньком:
— Ну тогда скажи ему, что я продаю картину с куском тротуара!..
Все трое дружно засмеялись. Потом художник снова углубился в свою работу, не думая о том, что через какой-нибудь час она погибнет для человечества навсегда. Он так увлекся, что позабыл о ребятах. И они побрели дальше, позвякивая своей кружкой.
Время от времени Мадлен, оборвав разговор на полуслове, стремглав кидалась вперед, для того чтобы вовремя подхватить монету, которая как будто падала с неба. И всякий раз угадывала. Монета с тупым стуком падала в кружку…
— Ну, как у вас дела, дети?
Перед ребятами внезапно появилась мадам Жозетт. В коротком светлом пальто, она казалась очень высокой.
Мадлен протянула ей кружку, мадам Жозетт встряхнула ее, и на ее лице появилось выражение радостного изумления.
— Ого! И это всего за три часа!.. — воскликнула она.
— За два с половиной, — уточнил Эдмон. Он не хотел оставаться в тени.
— Ну, раз уж вы меня встретили, давайте сюда вашу кружку.
— Пожалуйста! — сказала Мадлен. — Надеюсь, вы будете щедрой.
Эдмон, шутливо нахмурившись, пробубнил:
— Помните, что в старости вы сможете вдруг остаться одинокой!.. Тогда мы будем собирать для вас тоже!..
Бросив в
