восьми десятков лет он с удовольствием служил королю. Здесь же он женился, на солдатской вдове, вырастил двух сыновей и сейчас счастливо живет со своею старухой.
Все это болтливый, как и все старики, господин Гририх рассказал, пока мы шли от дороги к деревянному крыльцу. Я слушала и поддакивала. Хватит. Уже навозмущалась. Сейчас была бы замужем за королевским конюхом, жила бы во дворце и в ус не дула. Так что улыбаемся и машем. Головой. В знак согласия.
Через небольших сенях было две двери. Одна вела в большой, но почти пустой кабинет. По сравнению с кабинетом Его Величества, здесь было как-то даже убого что ли… простой деревянный, но чистый, без документов, стол, крашенный коричневой краской, которая кое-где на углах уже облупилась. Коричневые же шкафы вдоль одной стены с открытыми полками. На полках лежали стопки бумаги, стояли большие, и даже на вид тяжелые книги и даже горшки с цветами.
Стулья тоже нельзя было назвать даже красивыми. Простые, грубые, но со спинками. А с обеих сторон от двери расположились широкие, не крашенные скамейки, отполированные до блеска попами посетительниц.
Сейчас никого не было, и господин Гририх, усадив меня на деревянный стул возле стола, попытался дотошно выспросить меня по поводу моего прошлого. Но как только я хотела рассказать хоть что-то о своем прошлом, изо рта вылетало:
– Я Малла Вильдо из Хадоа, мой муж работал на Гвенар. Погиб несколько дней назад. Меня вывезли и назначили пенсию. О делах мужа ничего не знаю, в Гвенаре никогда не была.
В первый раз я испугалась даже. А потом поняла… Это все происки Его Светлости! Вот… негодяй!
Старичок, слушая такие слова из моих уст, важно кивал и довольно улыбался. А потом начинал спрашивать снова. Кажется, ему просто было весело
А я злилась. Страшно. Попадись мне сейчас Его Светлость, придушила бы… потом бы меня, скорее всего тоже, того… я же простолюдинка. И даже к старичку-коменданту должна обращаться Господин. Тьфу! Кошмар меня подери! Угораздило же. И почему я не вышла замуж за Илью Муромца. Вдруг бы он хоть баронишкой каким оказался. Ну… наверное, у короля даже коней бароны обихаживают.
Но теперь чего уже… Забыть надо об упущенных возможностях и о будущем думать. Тем более не на кого больше кивать. Мужа нет, родителей нет. Одна я, как перст, на белом свете. А мама, наверное, рассаду ждет тети Клавину. Планирует куда что сажать будет… Папа как всегда ворчит, что я так долго где-то пропадаю… а зайку моего, наверное, мужики приволокли и в грязной комнате из-за которой мы поругались бросили.
И так больно мне стало. Так домой захотелось. К Орландо моему непутевому, в коммуналку вонючую.. Я бы не ссорилась с ним больше никогда. Отмыла бы, закодировала, да на фазенду до осени отвела бы… там с водкой напряженка, глядишь и сдержался бы… первые три месяца, говорят, самые трудные. А если выдержит, то дальше пить не будет.
И сама бы с мамой, да с папой в огороде работала бы… уж лучше там, все вместе, чем здесь. Одна, никому не нужна…
– Э-эх, девчонка же еще совсем, – горестно простонал господин Гририх, – не плачь, дочка… все будет хорошо. Не бросим мы тебя. Мы тут все, почитай, одна семья…
Плакала я недолго. Господин Гририх дал мне время успокоиться. Не торопил. И я видела, искренне жалел меня, потерявшую мужа. Иногда такая жалость со стороны чужих людей напрягает, но старичок-комендант совершенно точно был на своем месте. Его сочувствие как-то успокаивало. Как поддержка близкого. Наверное, у него тоже были какие-то способности вроде тех, которыми обладал Его Светлость.
– Держи, Малла, попей, – протянул он мне стакан воды. Ну какой мужчина! Я ведь уже пол дня в этом мире бултыхаюсь. А стакан воды никто не подал. И это в королевском-то дворце! Никакого воспитания.
– Спасибо, господин Грихир, – пролепетала я. Пока пила, совсем успокоилась.
Оформили меня очень быстро. Это вам не наша родная бюрократия. Записал господин Гририх в талмуд фамилию и имя мои и моего мужа, вытащил из шкафчика горсть печаток. Простеньких, стальных. Посыпал порошочком, велел мне приложить к поверхности указательный палец, отчего на сером металле явно проступил мой отпечаток пальца, и уколов иглой мой палец, закрепил это дело каплей крови. Оказалось, это кольцо-артефакт заменяет паспорт. Как наденешь его, так больше и не снимешь. А на металле навечно твой отпечаток остается, который и используется вместо подписи и прочих опознавательных знаков. Первую печать я поставила сразу же, напротив строчки. Обозначающей мое имя.
А еще меня ждал сюрприз. Теперь я не умела читать.
Это ужасно, конечно, но, если подумать, то вполне закономерно. Чудо, что я, вообще, понимаю и разговариваю с местными.
– Ну вот и все, теперь ты гражданка Гвенара, – улыбнулся старичок и протянул маленкьий мешочек, – тебе полагается десять грот подъемных, и кое-какая одежа на первое время и продуктов на неделю. Ярмарка к нм каждый Первый день приезжает. Сегодня пятый. В первый раз одна не ходи. Придешь с утра сюда, вместе с нами пойдешь. Госпожа Гририх тебя научит как и что. А то облапошат купчишки. С ними ухо востро держать надо. Поняла?
Я кивнула. И всхлипнула. Ну, до чего же дедушка хороший. Мешочик отправился в карман к своему собрату. А я уже по размеру оного поняла, что Его Светлость был весьма щедр. Мешочек-то, что он мне кинул, в несколько раз больше.
– Идем, Малла, – дедушка подхватил мои пакеты, – уберем твои травки в повозку, а потом все остальное подберем. Сейчас жена моя спустится. А ты травница что ли? Необычные у тебя травки-то. Из Хадоа привезла?
– Я, Малла Вильдо, из Хадоа… – Ненавижу Его Светлость!
Господин Гририх усмехнулся, и кивнул. Мол, все понятно.
Повозка оказалась обычной деревенской телегой, только сколоченной из досок. Я устроила свои пакеты. Хорошо тетя Клава рассаду упаковала. Сколько я с ней уже болтаюсь, а она вроде бы вся живая. По крайней мере, макушки помидоров, торчащие из газетных тубусов, выглядели весьма бодро.
– Гририх, – в окно второго этажа вылезла полная дама весьма приятной наружности с длинной толстой косой, которая тут же выскользнула на улицу. Будто Рапунцель, улыбнулась я. – У меня пирог в печи вот-вот дойдет, сейчас выну и спущусь. Ты пока выдай все, кроме белья.
Господин Гририх насторожено покосился на меня. Переживал, наверное, догадалась я, что стыдно мне будет. Кто же знает, как у них тут в почти средневековье положено. Может женщины краснеть должны только
