на свою сторону, брал её на руки, нёс в заросли цветущего буйно черёмушника, целовал там её щёки, губы и ещё кое – что, до умопомрачения, шептал ей нежные слова. Клавка, млела в его руках от его любовной страсти и запаха черёмухи, смешанного с первоцветом трав, но дальше – ни-ни. Хотя Сашка и не охальничал… Пусть он и не знал ещё женщин до неё, но… Просто,.. он не переступал порог Гоморры. Полюбил он её до умопомрачения… Наступила его пора, которая приходит к каждому человеку на Земле, вот только кто и как её встретит, а главное – где и с чем? Пора любви…
А когда спала паводковая вода и речушка стала в берега, они встречались вечерами на восстановленном деревенскими мужиками вместе с Сашкой мостике на реке, для хозяйственных нужд, который выдерживал лёгкий транспорт, повозки с сеном, дровами, а так же легковые машины и долго беседовали меж собою.
Цветущая в весеннюю пору Клава, была как молодая берёзка с молочно-белым стволом, в своём белом платье. Вот только судьба у неё не складывалась, и конечно, всё что произошло до этого в основном не только по её вине. Хотя…?
Сколько раз приглашал её Сашка погостить у него на пасеке,.. хотя бы день – нет!.. Всегда получал отказ…
Но однажды, когда стала поспевать на мелкой траве, у закрайков леса земляника, Клава сама попросила его вечером, – …Саша, помоги мне набрать немного земляники завтра для пирогов бабушке. Ты наверно хорошо знаешь все места здесь, где она растёт? За это, мы с бабушкой угостим тебя пирогами, озорно улыбаясь, попросила она.
Сашка согласился, но с условием – рано утром, а то у меня дел много днём на пасеке. На том и разошлись.
На другой день, ещё до восхода солнца, Сашка ждал Клаву у моста. Пришел он к мосту пешим, чтобы не перегонять с места на место, время от времени, машину при сборе ягод.
Клава пришла, чуть позже обещанного ею. В белом в крапинку платье и с небольшой корзинкой на руке у локтя. Поцеловал Сашка её в прохладные губы, взял за руку и пошли они к стенке леса в направлении его пасеки. Клава, не бывала у него дома и не знала дорогу туда, шла, куда он её вёл за ягодами…
К обеду, промокшие в росе выше колен, собрали они полную корзинку земляники и остановились у ручья испить воды. Тут Сашка и стал её просить, – давай зайдём ко мне в гости, пообедаем, диким мёдом угощу. Ты такого ещё не пробовала, а находились они рядом с его пасекой.
Как произнёс он последние слова, она сразу вспомнила Газиза, когда он угощал её коньяком, приговаривая почти тоже, и наотрез отказалась от Сашкиного приглашения. Тогда Сашка поднял её на руки и понёс напрямик к своему дому, на пасеку. Оставили они сиротливо корзинку с ягодами в траве, вместе с Клавиными обутками.
Она, в начале, сопротивлялась, потом, наверно, как женщина, почуяла сильные его руки у себя под коленями и на талии, ощутила его сильное и жаркое тело своей не ласканной грудью, успокоилась. Обняла его своими горячими руками за крепкую шею и замерла, прижавшись к нему. Так он и нёс её почти километр на своих руках. Клава пожалела его и произнесла, – отпусти,.. чего уж, сама пойду,.. тяжело тебе. На что Сашка ответил, – своя ноша, не в тягость.
Принёс он её на руках к самому своему дому, поставил на крыльцо босую, с сырым подолом от росы и говорит,– …вот это моё жилище, оно мне дороже, чем жильё в городе. Что там?.. Один дым… А здесь… приволье, тайга, травы, а цветов море… Целое лето стоит на полянах запах мёда.
Огляделась Клава вокруг, правда красивое место; дом стоял на взгорке, рядом небольшая баня и гараж из досок для техники. У самого дома росло около десятка столетних лип, на которых слышался беспрерывный пчелиный гул. Дальше, виднелась пасека, за нею и рядом с домом рос лес. Метров в двадцати-тридцати от крыльца, протекал, ворчливо журча, ручей, между ручьём и домом, чернел скатной крышкой колодец. Правда, хорошо здесь, – подумала она, но Сашке об этом не сказала. Только посмотрела вправо, где виднелась наезженная дорога, спросила,– а эта дорога куда ведёт? Сашка, весело засмеялся и произнёс, – к сердцу твоему, Клавушка… В деревню Чернушку. И он вновь взял её на руки, перешагнул два порога, поставил её сырую и босую на пол ещё крепкого дома и говорит радостно, – вот Клавушка, звал я тебя сюда не так, чего там. Не для баловства… Здесь, в моём доме, я сейчас угощу тебя диким мёдом… Есть его будем только с холодной водой из колодца или ручья. В том великое познание вкуса этого необычного мёда.
Я, сейчас, наложу кусочки сот с мёдом, взятым из самой сильной пчелиной семьи в блюдо, а ты возьми, вон там, на подставке ведро и вылей воду на улице, ту, что имеется в нём, тёплая она. Потом зачерпни с колодца холодной и мы пообедаем с тобою. Хорошо? – спросил он её. И посмотрел в её голубые, казалось, бездонные глаза произнёс,– у меня, Клавдия Георгиевна, сегодня день особенный. После чего он отправился за мёдом, а Клава, выйдя из дома, пошла к колодцу с ведром.
Спустя полчаса они сидели за столом и пробовали мёд в натуральных диких тёмно-желтоватых сотах. Сашка, придвинул ближе к ней свой стул, на котором сидел и принялся кормить её мёдом сам, потом, уже балуя, стал тонким слоем мазать её губы мёдом с чайной ложечки и своими поцелуями снимать его начисто с её губ, борясь с её язычком, который всё – таки схватывал мёд.
После обеда, пошли к ручью, присели у него, опустили босые ноги в проточную воду, повели разные разговоры. В этих разговорах, Сашка тут и предложил ей стать его женой.
Клава, склонила свою голову, достала рукой голубой колокольчик и подумала, – хватит! Кончилась наверно любовь? С грустью прошептала, – любовь прошла, увяли помидоры… И с какой-то жалостью подумала,– вот чего надо было мне ждать. Мери… Потом, как там, в доме тёти Оли, в беседе с дядей Ибрагимом, отчаянно прикинула своим умом, – расскажу я ему всё. Как будет- так и будет… Всё равно узнает… Вот только вдруг чего, слава дурная пойдёт по деревне. Потом успокоила себя, – Сашка не из тех…
И рассказала она всё Сашке о себе. Всё!.. Когда закончила свою исповедь, долго
