больнице рядом с чудом выжившей после полуподпольного аборта Региной. И снова Регина, плача, рассказывала ей, как родители "бедного мальчика", уговорами и посулами, убедили её на это изуверство: "они сказали, что рано ещё и мне, и ему, что незачем жизнь себе портить, что мы ещё успеем, нарожаемся, а я сейчас и знаю, и понимаю, что ВСЁ! не будет у меня никогда никого". И снова Маша сначала начинала упрекать её, "дуру дурацкую", что она с ней не посоветовалась, а потом вспомнив, что на момент принятия Региной решения, они были в очередной "смертельной" ссоре, она опять падала перед постелью на колени и целуя ей руки со слезами молила простить её. И снова, растроганная подруга, признавалась в соделанном ею девять лет назад злодеянии, когда она украла любимую Машину куклу и похоронила её за стоящими во дворе железными гаражами. И ни за что, несмотря ни на какие угрозы не желала тогда признаваться в этом. Дело дошло даже до того, что доведённая до отчаяния семилетняя девочка схватила кухонный нож и прокричала, что она себе сейчас руку отрежет в подтверждение того, что она не виновата. "А как тогда все, и твои, и мои перепугались", плача вспоминала в Машином сне Регина, "и сразу поверили мне. А я подлая, сделала это, чтобы тебе больно было, зная как ты свою Катю любишь и как дорожишь ею. Мне так радостно было видеть как ты причитаешь, МОЯ Катя, где МОЯ Катя? У всех рядом сердце разрывалось от жалости к тебе, а у меня внутри прям так сладко-сладко было, я такое потом только с Васькой испытала, когда мы с ним в постели "кувыркались", прости меня, Машенька! Гадина я, мразь!" И снова Мария, со слезами, обняла и приникла к…, вдруг превратившейся в Максима Регине. Который, как-то не по его, а как-то по хамски, навалился на неё, овладевая ею, "проникая" в неё. С непомерным усилием вырываясь из глубокого сна Мария осознала, что происходит и поняв, что столкнуть Сергея с себя не получится, взвизгнув вцепилась зубами в ухо похрюкивающего от удовольствия мужика. Но было уже поздно. Видимо, "совсем уже перетерпевший", только что "вскочивший" на неё "олень", уже содрогался в оргазме. Спихнув с себя сразу же захрапевшего Сергея, Маша натянув "ночнушку", прошлёпала босыми ногами к проснувшейся и испуганно притихшей Анечке.
— Ничего, ничего, доченька, — гладила она отвернувшуюся к стене, сжавшуюся в комочек девочку, — мне просто сон дурной приснился, а тут ещё и "папа наш", напился и "хулиганит". Всё хорошо, спи, моя родная, и ничего не бойся. Мама рядом…
Успокоив снова задремавшую дочь, не желая возвращаться на "супружеское ложе", Маша кое-как, чуть не падая с детской кровати, пристроилась рядом с ней. Обнимая "свою кровиночку", Мария, как много лет назад, когда лишилась СВОЕЙ любимой Кати, как никогда уже после, горько-горько плакала.
Рано утром, пока Анечка крепко и сладко досыпала, Мария ПРОКЛЯЛА загнанного в угол, скукожившегося на кухонной табуретке, держащегося рукой за залепленное лейкопластырем ухо, Сергея. Сообщила ему, что уходит от него, переезжает к маме. Сейчас заберёт самое необходимое, а после, когда закончится её "летний отпуск" превратившийся в работу в детском лагере, она заберёт всё остальное. И выгнала голодного мужика из его же квартиры:
— Перебьёшься! Обосрался бы ты мне, завтрак ему ещё! Иди вон, похмелишься и закусишь, вот и весь твой завтрак!
Натаскавшись полдня с вещами, а потом ещё полдня проубиравшись в квартире после проведённого сантехниками аварийного ремонта и уже вечером проводив маму и Анечку, посадив их на последний дачный автобус, Маша с этого же пригородного автовокзала поехала на работу.
— Ну, наконец-то! — успокоено вздохнула Регина, которая похоже через своих родителей и Машину маму, была уже "в курсе всех дел", — явились, не запылились…
— Максима не видела? — прервала её думающая только о своём Мария.
— Вчера вечером. Ты ничего ему пока не говорила? А то он что-то совсем смурной какой-то был. То ли поздоровался со мной, то ли нет, буркнул чего-то, я и не поняла, — ответила подруга.
— А сегодня? — совсем упав духом переспросила Маша, ёрзая туда-сюда по комнате, мимо сидящей на кровати Регины, приготавливаясь ко сну.
— А сегодня нет, — зевнув ответила Регина, — кто-то из девчонок видел как за ним утром машина приезжала, крутой такой "мерс", весь тонированный "в хлам", даже лобовое стекло, и всё, больше никто ничего не слышал и не знает. Даже "дружок" его закадычный, завхоз этот "хитрожопый". Так что?
— А? — отрешённо переспросила её Мария, — ты об этом? Нет, не говорила пока ему ничего, не до этого было, ну ты ж всё знаешь, — ответила на вопрос уверенная во всезнании "длинноносой варвары".
— Всё, да не всё, — категорично возразила Регина, выпытавшая и своей и Машиной мамы максимально известные им новости, — чего ты, вдруг, так "шашкой размахалась"?
Пристально вглядевшись в помертвевшее от усталости лицо подруги, пытаясь поймать уклоняющийся, увиливающий взгляд, каким-то "шестым чувством" поняв ЧТО произошло, ахнула:
— Дура, блядь! Как это тебя так угораздило?!
— Да разве я хотела?! — разрыдалась в ответ уже совсем обессилевшая от непрестанных слёз Мария, скороговоркой рассказывая, объясняя случившееся.
— И чё?! — "жестоко позлорадствовала" подруга, — думаешь я тебя пожалею?! А вот хрен тебе, — сунула ей под нос крепкий, почти мужицкий кукиш, — дура ёбаная! Говорила же тебе моя мама, чтобы ты у них ночевала! Чего тебе надо было?! Зачем туда попёрлась?!
— А где там у вас, где? — всхлипывая отчаянно пыталась защищаться Мария, — на твою кровать маму положили, а мне куда?
— Мама тебе предлагала на полу постелить, а ты завыёбывалась, "принцесса", блядь, "на горошине", поспала бы одну ночь, нихрена бы с тобой не случилось! Нет же, заладила, "у меня свой дом есть, свой дом есть"! А ну тебя! — отвернулась от Марии, переставшей реветь и с каким-то умилением разглядывающую её, — чего я опять за тебя "жопу рву"?! Не убудет же от тебя то от этого, в конце то концов… Чего ты лыбишься, дура?
— Сама такая, — не обидевшись вздохнула в ответ Маша.
— А впрочем, — пожала плечами Регина, — ты подруга — молодец! Считай "двух зайцев одним выстрелом убила". Ты ж Максу, пока что, ещё ничего не сказала? Ну вот и отличненько! В случай чего, если один "сдриснет", то мы другого лоха…
— Регина! — остановила Мария, десятикратно более сильную физически, но тем не менее, не ведомо почему, побаивающуюся её подругу.
— Регина, Регина, — обиженно забубнила заворачиваясь в одеяло и отворачиваясь к стене женщина, — скоро уж тридцать лет, как Регина…
Проснувшаяся среди
