их рядах, было бы глупо думать, что эта атака могла не дойти до них. Недавние события являются достаточным доказательством того, что мы, возможно, просто проявляем лояльность не в тех местах. Два почти мертвых тела, которые мы в настоящее время запираем, являются достаточным доказательством этого.
Мы окружаем здание, прячась в тени, прежде чем получим последний сигнал.
Улыбка появляется на моих губах, когда мы врываемся внутрь с поднятыми ружьями и обнаруживаем, что итальянцы не могли быть менее неподготовленными к этой атаке.
Тупые ублюдки пытаются защититься, но они слишком медлительны, так как мы с парнями расправляемся с ними без особых усилий.
Алекс, Нико и Себ нападают на них с кулаками, в то время как Тео, Тоби и я используем наши пистолеты с глушителями, гарантирующими, что на нас не нападет кто-нибудь из их членов, которые могут прятаться в своих комнатах.
Мы не стреляем на поражение. Мы здесь не для этого. Мы здесь, чтобы передать сообщение. Чтобы подчеркнуть, что мы всегда на шаг впереди них, и что, если бы мы хотели сократить их численность, мы могли бы легко это сделать.
— Идите проверьте все комнаты, — кричит папа на нас шестерых, когда становится ясно, что мы контролируем маленькую вечеринку, которую они устраивали.
Отворачиваясь от других его солдат, которые наводят порядок, который мы оставили после себя, мы разделяемся, трое наверху и трое внизу.
Я направляюсь к первой двери, в то время как Алекс и Нико обгоняют меня, чтобы открыть следующие две.
Я нажимаю на ручку, но она не поддается.
Предполагая, что она пуста, я почти ухожу, но что-то останавливает меня.
Я понятия не имею, что это такое, но ощущение неуверенности в моем нутре означает, что я врезаюсь плечом в светлое дерево, наваливаясь на него всем своим весом.
Замок практически расплавляется под действием силы, и дверь распахивается, открывая взору ноги парня, свисающие с края кровати, совершенно очевидно, что он занят чем-то важным.
Легкая ухмылка кривит мои губы, и я вхожу в комнату, когда парень садится и рявкает: «Пошел нахуй», но в ту секунду, когда наши взгляды встречаются, и он понимает, кто только что вошел, его слова немедленно обрываются.
Умный парень.
Но радость от того, что мое внутреннее чутье оказалось верным, длится всего долю секунды, потому что я делаю шаг вглубь комнаты, и мой взгляд останавливается на женщине с этой итальянской пиздой между ног.
Она замирает в шоке, когда наши взгляды встречаются, и между нами возникает нечто похожее на молнию.
— Деймон, — выдыхает она, внезапно переходя к действию, забираясь на кровать и пытаясь прикрыться.
Но слишком поздно, я уже видел это.
Я уже видел ее с другим гребаным парнем, гребаным итальянцем, собирающимся…
— Ты, блядь, умрешь за это. — Мой голос холоден, холоднее, чем я сам осознаю, когда слова срываются с моих губ, и я поднимаю руку, целясь из пистолета прямо ему в голову.
— Деймон, нет, — кричит Калли, вскакивая с кровати, но она слишком медлительна.
Еще до того, как ее ноги коснулись пола, я нажимаю на спусковой крючок, отправляя Антонио Санторо обратно в стену.
— Нееет, — кричит она, но я не даю ей шанса оглянуться и посмотреть, куда я его ударил. Я падаю перед ней на колени и перекидываю ее тело через плечо, выводя ее из комнаты, в то время как она кричит позади меня, ее крошечные кулачки врезаются в мою задницу.
Только мой отец поднимает глаза, когда я прохожу мимо всех окровавленных и изломанных тел, которые он и его ребята собирают. Когда Калли висит у меня за спиной, перевернутая вверх тормашками, я не беспокоюсь, что он узнает ее, и когда он даже не удостаивает женщину, нависшую над моим плечом, второго взгляда, я продолжаю двигаться, вытаскивая ее к чертовой матери из этого дерьмового шоу.
Она не перестает кричать и драться, даже когда я останавливаюсь рядом со своей машиной и ставлю ее на ноги.
— Какого хрена ты делаешь? — кричит она, ее руки летят в мою сторону, нанося удары везде, до чего она может дотянуться.
Слезы струятся по ее щекам, покрывая их черным макияжем, когда она стоит там в одном лифчике и крошечной юбке.
Черт. Она никогда не выглядела лучше.
Мой член ноет, когда образы той ночи мелькают в моей голове, как гребаный фильм.
Я был так близок. Так чертовски близок к тому, чтобы получить то, чего я позволял себе жаждать все эти гребаные годы.
Калли Чирилло.
Моя одержимость.
Моя зависимость.
Моя единственная гребаная слабость.
— Остановись, — кричу я, моя рука нащупывает ее горло, когда я прижимаю ее спиной к машине.
Ее крики прекращаются, когда ее подбородок опускается в шоке.
— Прекрати, блядь, орать, — киплю я, бросаясь прямо ей в лицо. — Если только ты не хочешь, чтобы все остальные здесь увидели, что ты выглядишь как маленькая грязная шлюха.
У нее перехватывает дыхание от моих злобных слов за секунду до того, как ее ладонь касается моей щеки.
Боль разливается по моей коже. Это только подпитывает гребаного дьявола, который живет внутри меня.
Ее грудь вздымается, когда она смотрит на меня.
— Я ненавижу тебя, — шипит она сквозь рыдания, которые все еще сотрясают ее тело. — Я чертовски ненавижу тебя, и я никогда не прощу тебя за это. Никогда.
На моих губах появляется улыбка.
Я всегда думал, что мне нужно услышать именно эти слова. Слова, которые могут разрушить власть, которую она всегда имела надо мной. Но, стоя здесь перед ней, чувствуя, как под моими пальцами грохочет ее пульс, я понимаю, что они даже близко не подошли к тому, чтобы разорвать то, что было между нами.
Во всяком случае, это только делает мою одержимость, мою потребность доказать, что она неправа, завладеть ею, черт возьми, еще более иррациональной.
Я годами говорил себе, что, если буду сохранять дистанцию между нами, она уменьшится. Я бы нашел кого-нибудь другого, на ком сосредоточил бы свои усилия, свои темные, извращенные желания.
Но этого так и не произошло.
С тех пор, как нам исполнилось шесть лет, это всегда была Калли.
И до той ночи это был мой самый темный секрет.
Который я был готов унести с собой в могилу, чтобы дать ей жизнь, которой она заслуживает, позволить ей найти мужчину, которого она заслуживает.
Потому что это уж точно не такой испорченный, холодный засранец, как я.
Но что-то сломалось во мне той ночью.
Что-то, что я не могу объяснить даже сейчас.
И я до сих пор не могу решить, было ли
