Добыть огромные сокровища оказалось намного легче, чем ими воспользоваться. Пока я решал вопросы со своей гостиницей в Крыму, Влад с Анной разделили найденные нами в Закарпатье монеты на троих и положили мою долю в личный сейф «Элексбанка» на мое имя — так во всяком случае утверждал Влад, когда звонил по телефону в Судак. Но с чего я взял, что Влад принадлежит к числу людей, которые могут добровольно расстаться с такими бешеными деньгами?
Я никогда полностью не доверял Владу, думал я, расхаживая по маленькой и невероятно чистой перевязочной, накинув на себя простыню, как римский сенатор. И правильно делал, что не доверял: этого нельзя делать по отношению к мужчине, которому нравится твоя женщина. Это потенциальный предатель. Это…
Я распахнул стеклянную дверку шкафа, нашел бутылку с надписью «СПИРТ», плеснул в мензурку и сел на каталку, болтая босыми ногами. И все же гадко, ох, как гадко на душе! Плохим был Влад другом или хорошим — разбираться можно очень долго. Но все-таки рядом со мной было плечо человека, на которое я всегда мог опереться. Мы многое пережили, когда схлестнулись с бандой гуцулов в Закарпатье. Мы вместе ходили по краю пропасти и вместе вкушали минуты триумфа, когда выкопали из земли полуистлевший сундук. Тогда казалось, что даже из-за Анны мы не разойдемся по разные стороны баррикады. Наверное, я все еще наивен. Я очень, очень наивен…
— Цончик, вы что, с ума сошли? — с порога закричала сестра, которая ставила мне капельницу, и кинулась ко мне. — Вам нельзя вставать!.. Что вы пьете?.. Где вы взяли спирт?.. Я сейчас крикну врача!
Она с опозданием схватила меня за руку и завладела уже опустошенной мензуркой. Ядреный медицинский, 96-й, осушил рот и стянул язык. Но я проглотил его не морщась, хотя спазм сдавил мне горло.
— Врач… прописал… — с трудом произнес я сиплым голосом и лег, накрывшись простыней с головой.
4
Перед ужином меня перевели в палату, где зализывали свои раны пять мужиков. У них были куда более серьезные проблемы со здоровьем, чем у меня. Если не считать легкой головной боли, я чувствовал себя вполне сносно. Симулировать перед страдающими людьми мне было стыдно, и до тех пор, пока повариха не пригласила больных в столовую, я бродил по коридору, собираясь с мыслями.
Зря я, конечно, затеял этот маскарад с переодеванием в пальто Цончика. В те минуты, когда я стоял у дымящейся машины, мне казалось, что если я отступлю от нее на шаг, дам оттеснить себя милиции, смешаюсь с толпой зевак, то навсегда потеряю возможность выйти на следы того, кто навел на меня грабителей. Теперь выяснилось, что в кейсе были отнюдь не монеты, и моих незадачливых грабителей, невольно спасших мне жизнь, уже можно было вычеркивать из игры.
Меня теперь интересовал только Влад. Нетрудно было догадаться, для чего ему понадобилось отправить меня на тот свет. Человек скурвился, когда наступило время отдавать мою долю. Он подложил мне свинью, эквивалентную ста граммам тротила. Он уверен, что я вскрыл кейс и меня разоровало на части. Он не сомневается, что поставил крест на мне вместе с моими претензиями на часть золота и на Анну. Что ж, я приду к нему с того света и объясню, что он не прав. Вот только что делать с Анной? Неужели она была заодно с Владом?
Я вышел на лестничную площадку, где был установлен телефон-аавтомат для больных, но там было темно от желающих позвонить. Тогда я вернулся в отделение и, убедившись, что в коридоре никого нет, зашел в ординаторскую. Там, среди отвратительных гипсовых голов с проломленными черепами, расплющенными носами и свернутыми челюстями, я занялся телефоном.
Анна снова не отвечала. Еще несколько секунд я слушал ноющие гудки, потом с облегчением опустил трубку и прижал ее ладонью. Все-таки хорошо, что Анна не ответила. Слушать ее голос и молчать — слишком трудное испытание. Не надо торопиться, сказал я сам себе. Я сначала расквитаюсь с Владом, а потом найду Анну. Если она была с ним заодно, если знала об адской начинке кейса и хотела моей смерти, то я пришлю ей надгробную плиту со своим именем весом в тонну и навсегда уйду из ее жизни. Больше она меня не увидит.
Я помахал рукой изуродованным черепам и вышел в коридор. Калеки в пижамах и спортивных костюмах медленно выползали из столовой — кто с костылем, кто наполовину в гипсе, кто шаркал тапочками, едва передвигая ноги. Казалось, что я иду настречу останкам роты, отходящей в тыл с линии фронта. Большая часть больных задерживалась в холле, где стоял телевизор, включенный на полную громкость. Все стулья и кресла были заняты, и люди садились на подоконники и большие кашпо, в которых росли фикусы и пальмы.
Меня тронул за руку пожилой мужчина, опирающийся на палочку.
— Это ведь вы? — Что я?
— Ну вы сегодня в машине взорвались? — обрадованно воскликнул он. — Про вас показывают!
Я все понял и на мгновение оказался в центре внимания, как популярный артист. По телевизору шел «Дорожный патруль». Показывали мрачную подворотню, развороченную взрывом машину, тела, лежащие на асфальте. Комментатор скороговоркой вещал:
— …Водитель и двое пассажиров скончались на месте, еще один пассажир — Михаил Цончик — в тяжелом состоянии доставлен в клинику имени Склифосовского. (Меня перекладывают на носилки. Камера наезжает, окровавленное и совершенно неузнаваемое лицо — крупным планом). По предварительным данным, в машине сработало самодельное взрывное устройство. Кому из пассажиров оно принадлежало и для чего было предназначено — предстоит выяснить следствию. (Носилки задвигают в машину «скорой помощи». Оперативный работник, сидя на корточках, показывает на ручку от кейса. Камера дает ее крупным планом и останавливает кадр.)
В холле началось оживление. Десятки глаз устремились на меня.
А говорили — в тяжелом состоянии! — сказал кто-то.
Слава отечественной медицине! — безрадостным голосом добавил второй.
А не надо бомбы в кейсах возить! — вставил некто остроумный, прячясь за чужими спинами.
Мне жидко поаплодировали. Я откланялся и спрятался от славы в палате. Михаил Цончик, думал я, лежа на койке с закрытыми глазами. Михаил Игоревич Цончик. Если Влад случайно увидел эту передачу, то вряд ли узнал меня. При таком освещении, в грязи и крови мое лицо выглядело совершенно дегенеративно. Но если эту передачу увидели родственники или друзья Цончика, то в ближайшее время мне надо быть готовым принять гостей. Словом, вляпался я в приключение на свою голову!
Я уже хотел было встать и пойти к дежурному врачу, чтобы рассказать ему о трагической ошибке, о том, что в суматохе, должно быть, на меня надели пальто Цончика, а я вовсе не Цончик, а Вацура, и надо срочно звонить на телевидение и требовать, чтобы дали опровержение. Но тогда сразу всплывет вопрос: а где в таком случае тело настоящего Цончика? И почему я не возразил «комсомольскому активисту», когда он назвал меня Михаилом Игоревичем?
Скрипнув зубами, я вдавил лицо в подушку и качнулся на панцирной сетке. Надо уносить ноги, подумал я. Это все добром не кончится. Завтра утром я найду свою одежду и выпрыгну из окна. Еще до завтрака меня уже здесь не будет.
