взглядом, кивнул, а потом суетливо поправил завязку плаща. Интересно, только я заметила, что он ведет себя не как честный свидетель?
– Поклянись! – голос Радима прокатился громовым раскатом. – Сыном поклянись, Златан. Сын у тебя в прошлую зиму народился. Добрый воин будет, говорят, коль не врешь сейчас.
Златан посмотрел на князя. Радим сейчас поставил его в чудовищное положение. Златан явно врал и делал это, очевидно, по поручению самого Любима. И вот сейчас он должен был выбрать между верностью князю и жизнью сына, потому что, как бы смешно это ни звучало для меня, каждый здесь верил в серьезность клятвы жизнью.
– Княжич видел, – наконец сказал он.
Любим смотрел бесстрастно, точно не хотел никак влиять на ситуацию, но мне показалось, что Златан только что совершил непростительную оплошность.
– Дозволь обратиться, князь. – Радим встал со скамьи и, спустившись с помоста, остановился перед князем.
Я некстати подумала, какой же все-таки Радим мощный и высокий. Настоящий воин. Альгидрас, оказавшийся теперь за его плечом, выглядел вдвое меньше воеводы и бывшего побратима.
– В этом суде слово Олега против слова Златана, который даже не видел, что там было, – начал Радим. – Княжича в Свири нет, выходит…
– Ты прав, Радимир, – князь перебил воеводу на полуслове. – Миролюба здесь нет, да только есть его слова, воину сказанные. Или ты скажешь, что мой сын соврал?
Радим упрямо произнес:
– Негоже вершить суд с чужих слов. Мало ли, кто что кому скажет. Да как поймет.
Князь выпрямился и оперся ладонью о колено. Воины за его спиной подобрались, точно хищники перед прыжком. Я бросила встревоженный взгляд на дружинников Радима. Они не двигались, однако никто из них не переговаривался, не глазел по сторонам. Все напряженно смотрели в сторону помоста, и было понятно, что одно неверное слово – и начнется что-то страшное.
– Ты говоришь мне сейчас, что я должен отпустить убийцу? Так любой решит, что может безнаказанно убивать моих воинов, отговариваясь тем, что он свирец, а посему на особом положении. Слишком много я свободы Свири дал, воевода. Теперь за то поплатился. – Любим встал и повысил голос, хотя его и до этого было прекрасно слышно: – Златан говорит здесь словами моего сына. Златан, поклянись, что Миролюб сказал тебе, как видел Олега, напавшего на Ярослава.
Радим медленно повернулся к княжескому воину. Златан посмотрел в глаза воеводе Свири и произнес негромко, но отчетливо:
– Клянусь жизнью сына, что слышал от Миролюба, что Олег ударил ножом Ярослава ночью.
– Где тело Ярослава? – спросил Радим.
– Не нашли, – развел руками Златан.
– Так может, и не было никакого убийства?
– Так может, о том, где тело, у хванца твоего надобно спрашивать, а не у меня? – зло ответил Златан, и я затаила дыхание, боясь реакции Радима.
Однако Радим меня удивил. Все же не зря он был воеводой. Каким бы крутым ни был его нрав, сейчас его голос звучал ровно.
– Я спрашиваю у тебя, Златан. Олег свое слово сказал, и я ему верю.
Златан посмотрел исподлобья и хмуро ответил:
– Не видел я тела. А княжич про то не говорил.
– Ну вот видишь…
Однако Любим медленно встал, не дав воеводе завершить мысль. Он был высоким. Возможно, даже выше Радима. И вот сейчас он стоял на помосте в простой белой рубахе, и ветер трепал его волосы, и было в этой позе столько властной уверенности, что только глупец мог усомниться в том, что все здесь будет так, как хочет князь.
– Ты сказал свое слово, Радимир. Мы тебя услышали. И Олег, свирский воин, свое слово сказал. Ты ему веришь. Я – нет. Ты прав в одном: он должен сказать, где тело воина из дружины моего сына. Я привык хоронить своих людей по обычаю отцов, а не бросать, как собак. Посему мое слово: Олег получит ровно столько ударов кнутом, сколько ему хватит, чтобы вернуть память. Признается в учиненном зле и скажет, куда спрятал тело, – будешь волен остановить казнь и решить, жить ему или нет. Не признается… – князь посмотрел за плечо Радима с выражением усталой брезгливости, – туда псу и дорога.
Слова князя Любима долетали до меня словно через вату и при этом никак не желали складываться в осознанный текст. Я тупо смотрела в напряженную спину Радима и ждала хоть какой-то реакции, потому что услышанное было настолько чудовищным, что мне очень хотелось какого-то чуда. И Радим был здесь единственным, кто мог это чудо совершить. Однако он молчал, а усилившийся ветер трепал его волосы и рубаху.
Лица Альгидраса я не видела, и от этого было почти физически больно. Мне эгоистично хотелось запомнить каждую черточку. И я бы испугалась своего эгоизма, если бы совершенно четко не понимала, что это просто защитная реакция. Мой мозг отказывался верить, что это все всерьез.
Альгидрас тоже молчал, глядя себе под ноги. Попытавшись на миг представить, что он может чувствовать сейчас, я поняла, что сама умирала бы от страха и унижения. Но что чувствует он? Я вдруг с ужасом осознала, что в его жизни уже был момент, когда он стоял вот так, перед толпой людей, после того как собственный отец отдал его на расправу. За что же ему все это? Чем прогневил своих богов этот мальчишка?
Наконец Радим пошевелился и что-то сказал князю. Сказал так тихо, что до места, где стояла я, не долетело ни звука. Судя по тому, как зашевелилась и заволновалась толпа зевак, не услышала не только я. Охранники по обеим сторонам от князя подобрались. Тут же как по безмолвной команде пришло в движение свирское войско: дружинники в красных плащах тоже подобрались, поправили оружие. Меж тем княжеские воины стали продвигаться к помосту. Им предстояло пройти мимо свирской дружины, и по лицам воинов в синем было видно, что мало кто из них верит в успех, однако они медленно скользили к помосту, и их руки сжимались на рукоятях мечей, пока еще дремавших в ножнах.
Любим смотрел на Радима, даже не шелохнувшись. Вероятно, он тянул время, давая своим людям возможность приблизиться. При этом он не мог не понимать: если начнется резня, если Радим вправду решится пойти против него до конца, он не выживет.
Позади зевак всколыхнулось алое море и начало протекать сквозь толпу, словно кровавые ручейки. Свирские воины заполняли площадь, и даже глупцу было понятно, что их намного больше.
– Посторонись, красавица. – Жесткие руки взяли меня за плечи и сдвинули в сторону, словно мебель.
Я оглянулась на воина, однако он даже не посмотрел в мою сторону. Его взгляд был прикован к площади.
– По краю со своими обходи, – так же негромко распорядился он, и еще один дружинник, коротко кивнув, с тем же дежурным «Посторонитесь, красавицы» отодвинул с дороги сразу двух девиц, давая проход своим людям.
За ним потянулась цепочка воинов в красных плащах. В наступившей мертвой тишине тревожно позвякивали звенья кольчуг. Я как завороженная смотрела на мужчин, проходивших рядом, и понимала, что до этой минуты даже не представляла, сколько же людей у Радима. Людей, готовых за него умереть. На напряженных лицах не было страха, только собранность и ожидание. Их было больше, но, думаю, каждый из них понимал, что, случись сейчас битва, – и будет положено начало междоусобной войне с целым княжеством. Даже если погибнет князь, останется Миролюб и княжеское войско. Я порадовалась, что здесь не было Златы. Вероятно, она понимала, чем все это может закончиться, и не смогла прийти туда, где ее мужчина будет убивать ее отца. Очередной воин задел меня плечом, даже не заметив при этом. Оглянувшись по сторонам, я увидела, что часть женщин пробирается к выходу, унося детей. Из детей постарше кто молча цеплялся за материнские юбки, кто торопился спрятаться за спинами дружинников. На моих глазах один из воинов потрепал мальчишку по вихрастой голове, прежде чем подтолкнуть его прочь с площади. Может, это его сын? Но, взглянув на лицо мужчины, я поняла, что тот едва старше Бояна. Разве что брат этому мальчишке, а то, скорее всего, просто человек, который слишком хорошо знал цену каждой жизни.
Я посмотрела на помост как раз в тот момент, когда князь резко вскинул раскрытую
