еще додумаюсь до того, что он и побратимство разорвал по причине своей неземной любви. Чушь все это! Пусть и весьма лестная, но чушь. И все же Добронега считает, что такое возможно… Я подняла голову и встретилась взглядом с матерью Радима.
– Ты думаешь, что Миролюб потому оболгал Олега? Из-за меня?
– Миролюб – не Любим, – медленно произнесла Добронега, – но все же его сын. К тому же княжич, который привык все получать. А с тобой добром хочет.
– Подожди, – перебила я. – Они вчера спорили об этом убийстве. И получилось, что Олег сказал, будто Миролюб тоже мог убить. Ну, не точно так, но почти.
Я вдруг поняла, что мать Радима на моей стороне хотя бы потому, что Всемила – ее семья, и Альгидрас все же не чужой. Значит, можно рассказать ей часть правды. Вдруг она чем-то поможет или хотя бы прояснит ситуацию?
– И Миролюб ответил, что ему не было нужды убивать Ярослава, потому что я и так его. Тогда почему он так поступил с Олегом? Если я и так его?
– Так то Ярослав был? – встревоженно спросила Добронега, и я сперва не поняла ее реакцию.
– Да.
– Ох, бедовые головы, – пробормотала Добронега.
– Нет! Не могли они его убить. Ни один не мог. И с Олегом ошибка какая-то. Я не верю, что Миролюб обвинил его в убийстве. Не нужно ему это! Мы с ним и так поладили. Сама же видишь.
– Вижу. А еще вижу, как на хванца смотришь, – сурово сказала Добронега. – И Миролюб не слепец.
Я обхватила плечи и заставила себя взглянуть в глаза Добронеге:
– Все не так.
– Не так… Ох, дочка-дочка. Коли не был бы он побратимом Радимушки да коли не была бы ты сосватана, я бы только рада была. Душа за него болит. Ты стерпи, Всемилушка, забудь все это… пустое. Не трави себе душу, не доводи до беды. Миролюб хоть и добр, так все они добры, пока того, что им принадлежит, не трогают. Не играй с огнем. И Олега не сбивай! Особенно сейчас, как он защиты Радима лишился. Ох, языки теперь чесать будут. Коль обойдется все с ним в этот раз, ему же все косточки перемоют. Не надобно тебе рядом даже показываться. Не гневи богов.
Я устало покачала головой:
– Да неужто я не понимаю? Ты права, я правда о нем много думаю. Только все равно ничего не было и не будет. Нам нечего стыдиться.
– А он? – осторожно спросила Добронега. – Он думает?
– Нет, – после паузы ответила я. – Наверное, нет. Он о другой думает. Женат он был на острове.
Добронега прижала ладонь к губам.
– Он сам тебе сказал? Радиму не говорил.
– Радим, верно, не спрашивал, – усмехнулась я. – А я спросила.
Я не чувствовала вины за то, что рассказываю Добронеге тайну Альгидраса. Это и не тайна, по большому счету. Вероятно, вправду никто в Свири просто не интересовался тем, был ли женат молчаливый хванец. Да и зачем им? Для девушек он не был завидным женихом, а мужчины здесь говорили, как правило, об оружии да о кварах.
– Это хорошо, что он любовь свою помнит. Так всем спокойней. А ты душу не трави ему, поняла?
Я кивнула, и Добронега провела по моим волосам. Я поймала ее натруженную руку и прижала к щеке.
– Что с ним теперь будет?
Над моей головой раздался тяжелый вздох.
– Не знаю, дочка, что с ним будет, что со Свирью будет…
Как же хотелось остановить время! Пусть этот день растянется до бесконечности, пусть не будет никакого суда, пусть все это окажется кошмаром.
Во дворе залаял Серый, в ворота заколотили.
– Ох. – Добронега подскочила, а потом резко осела на сундук. – Чует сердце, недобрые там вести.
– Я открою? – поднялась я.
– Сама отворю, – Добронега вновь встала, тяжело опершись на мою руку, точно силы разом ее оставили. – Здесь будь. – И вышла, не взглянув на меня.
Из окна я видела, как Добронега идет к воротам – неестественно прямо, подняв голову, будто те, кто был за воротами, могли за ней наблюдать, и понимала, что настали непростые времена. И помощи ждать неоткуда.
То ли Радим отправил к Добронеге мальчишку, то ли тот прибежал сам, однако принесенная весть была хуже некуда. Лучше бы ее унесли обратно.
Спустя полчаса мы стояли у западных ворот, и я тупо разглядывала этот их позорный столб. День клонился к вечеру. На небольшой площади, казалось, собралась вся Свирь. Я чувствовала тошноту, думая о людях, которые пришли поглазеть на потеху. Здесь были даже жители окрестных деревень. Когда только успели?.. Я не могла оторвать взгляда от простого деревянного столба, словно он был живым воплощением всех моих кошмаров.
Никто не знал, каким будет приговор. На площади еще не было ни осужденного, ни князя с воеводой, однако в моей голове безостановочно крутились слова Радима о позорном столбе. И слова Миролюба о нем же. Для них это норма. Заслужил – получи наказание. Я сглотнула, пытаясь побороть тошноту. Добронега перед выходом заставила меня поесть. Сама она, впрочем, больше делала вид, чем ела. Мне же под ее бдительным оком пришлось проглотить кусок холодного мяса и выпить травяной чай. Травы были не те, какими накачивали Всемилу в плохие дни, это давало надежду на то, что я не усну прямо на площади. Хотя сейчас я уже малодушно думала, что лучше бы мне уснуть и проснуться потом, когда все закончится. Немного отрезвляла мысль, что я не могу бросить Альгидраса. Впрочем, я и сама понимала, насколько эта мысль была бредовой и неуместной. Мое присутствие не могло ничем ему помочь, и от осознания этого липкий пот струился вдоль моего позвоночника, а в голове крутилось малодушное: «Это все не по-настоящему, это всего лишь сон!»
Наконец толпа зашевелилась, и на дальнем конце площади показался Радим. Он быстро поднялся на невысокий помост, остановился у длинной скамьи и мрачно оглядел собравшихся. Мне показалось, что в эту минуту он, как и я, ненавидел этих людей за то, что они пришли поглазеть на чужую беду.
Снова раздался шепот, и на помост поднялся князь. На нем, вопреки моим ожиданиям, была простая беленая рубаха, на поясе висел короткий меч. Я скользнула взглядом по Радиму. Тот был безоружен. Князь выказывал неуважение каждой минутой своего пребывания в Свири. «Почему он хочет войны?» – думала я, наблюдая, как два воина в синих плащах становятся по обе стороны от князя. В одном из них я узнала Вадима, не пропускавшего нас сегодня к Альгидрасу, и почувствовала облегчение от того, что нарушение приказа не обернулось для него неприятностями. Тут же я подумала о Ростиславе и его товарище. Где они? Не узнал ли князь о нашем приходе? Не наказали ли их? Словно в ответ на мой вопрос воины в красных плащах, стоявшие чуть в стороне от скамьи, на которую сели князь и Радим, расступились. Вперед вышел Ростислав, тоже одетый в парадную форму. Значит, все у него хорошо. Впрочем, выражение лица у свирского воина было под стать Радимову: глядел он мрачнее тучи. За ним на площадь вышел Альгидрас, и мое сердце сделало немыслимый кульбит, а потом сжалось, точно попало в тиски. Он по-прежнему был босиком, штаны и рубаха выглядели так, будто его валяли в грязи, на скуле отчетливо виднелась широкая ссадина. Ростислав взял Альгидраса за плечо и подвел к скамье, а потом, не дожидаясь приказа, быстрым шагом направился в сторону свирских воинов и затерялся в море красных плащей.
Альгидрас стоял перед князем и молчал, молчал и князь, разглядывая хванца так, точно видел впервые. Я искала признаки триумфа на его лице, однако князь Любим выглядел уставшим и раздраженным. Словно ему вовсе не доставляла удовольствия эта сцена. Но если это так, тогда зачем?
– Олег, воин Свири, – негромко произнес князь, опираясь локтем о колено. – Тебя обвиняют в убийстве воина княжеской дружины. Тому есть свидетели. Ты признаешь свою вину?
Любим говорил тихо, но его голос четко слышался на площади.
– Нет, – ответ Альгидраса получился гораздо громче.
Князь вздохнул, словно мечтал побыстрее разделаться с неприятной обязанностью, а Альгидрас нарушил его планы. Было в этом вздохе что-то будничное, будто не решалась сейчас судьба живого человека.
– Веди Златана, – кивнул Любим одному из воинов.
Тот сбежал с помоста и тут же, круто развернувшись, вернулся на свое место – Златан и сам уже вышел из толпы.
– Рассказывай! – велел князь и повернулся к Радиму, точно ожидая, не скажет ли тот что-нибудь, но Радим молча смотрел перед собой.
– Второго дня… То есть ночью Олег ударил Ярослава ножом. Все.
– Сам видел? – внезапно спросил Радим, переводя взгляд на воина.
Тот стушевался под тяжелым
