Тони рассматривал новых коллег, переводя взгляд с одного лица на другое. Все прошли специальную подготовку, все, кроме одного, выпускники академии. Один сержант и пять констеблей, двое из них — женщины. Заинтересованные взгляды, раскрытые тетради, ручки наготове. Эти ребята далеко не дураки. Они понимают, что если их работа, если идея подразделения будет признана успешной, то они на гребне этого успеха быстро сумеют подняться по служебной лестнице.
Он неотрывно вглядывался в их лица. Но часть его существа, несомненно, хотела бы, чтобы Кэрол Джордан сейчас находилась здесь, щедро делясь своей проницательностью, рассеивая унылый мрак неожиданным фейерверком искрометного юмора. Но разумом он ясно понимал, что сложностей и так будет больше чем достаточно и лишние ни к чему.
Если бы ему предложили пари, что кто-то из них окажется звездочкой, которая заставит его забыть о талантах Кэрол, он поставил бы вон на ту, чьи глаза полыхают холодным огнем. Шэрон Боумен. Убьет, не задумываясь, если будет надо. Как и все лучшие следопыты.
Как и он в свое время.
Тони отогнал навязчивую мысль и принялся сосредоточенно слушать Пола, поджидая его знака. Когда Пол кивнул, Тони моментально подхватил.
— На обучение сотрудников психологическому портрету ФБР дает два года, — сказал он, откидываясь на спинку стула и придавая себе нарочито спокойный и непринужденный вид. — У нас на это смотрят иначе, — в голосе прозвучал оттенок иронии. — Через шесть недель каждый из вас получит первое задание. А уже через три месяца министерство внутренних дел ждет, чтобы мы заработали на полную катушку. До тех пор вы должны перелопатить гору теории, изучить кипу длиннющих сводок, в совершенстве освоить компьютерные программы, которые мы написали специально для наших занятий, и научиться понимать, почему те или иные из нас, как говорим мы, профессионалы, облажались. — Он неожиданно усмехнулся их непоколебимой серьезности. — Есть вопросы?
— Еще не поздно забрать заявление? — В притягательных глазах Боумен проскочила искра юмора, хотя тон ее был совершенно серьезен.
— Отпускают только тех, кто предъявит справку от патологоанатома, — мрачная шутка донеслась с той стороны, где сидел Саймон Макнил.
Выпускник факультета психологии в Глазго, четыре года в полиции Стрэтклайда, беззвучно повторил Тони, лишний раз проверяя, может ли он сразу, без особого труда вызвать в памяти имя и основные пункты биографии.
— Точно, — сказал он.
— А как насчет безумия? — спросил другой голос.
— Безумие — слишком большое преимущество в нашей профессии, чтобы позволить безумному ускользнуть от нас, — отозвался Тони. — Я рад, что мы заговорили об этом, спасибо, Шэрон. Теперь мне легче перейти к тому, с чего я хотел сегодня начать.
Его взгляд сосредоточивался то на одном лице, то на другом, пока все не приняли одинаково серьезного выражения. Как человек, привыкший думать, что любая личность и поведение поддаются влиянию, он не должен был бы удивляться тому, насколько легко ему манипулировать ими, но все равно удивился. Если работа пойдет как должно, то через пару месяцев это станет уже гораздо труднее.
Когда они успокоились, пытаясь сосредоточиться, он вдруг вытряхнул перед собой на столик, прикрепленный к ручке кресла, собранные в папку газетные вырезки — и тут же словно забыл о них.
— Одиночество, — сказал он. — Отчуждение. С этим примириться труднее всего. Человек — существо общественное. Все мы — стадные животные. Мы охотимся группой и так же веселимся. Лишите человека возможности общаться с себе подобными, и поведение его искажается. В ближайшие месяцы и годы вам предстоит многое узнать об этом. — Теперь он уже полностью завладел их вниманием. Самое время нанести последний удар. — Я сейчас говорю не о серийных убийцах. Я говорю о вас. Все вы, здесь присутствующие, — инспектора полиции с изрядным опытом. Вы преуспели в избранной профессии, в полиции вы на своем месте, вы заставили систему работать на себя. Поэтому-то вы здесь. Вы привыкли к командной работе, дружеская поддержка, чувство локтя для вас — в порядке вещей. Когда что-то получается, у вас всегда есть друзья, готовые с вами обмыть победу. Если же дело не клеится, те же ребята придут к вам посочувствовать. Чем-то это напоминает семью, с той только разницей, что тут нет ни старшего брата, который все время дразнится, ни тетушки, каждый раз спрашивающей, когда же ты наконец женишься.
Он отметил кивки и гримасы, выражавшие согласие. Как он и ожидал, отклик был скорее со стороны мужчин, чем женщин.
На секунду он замолчал, потом подался вперед:
— Считайте, что сейчас вы коллективно осиротели. Ваши родные умерли, и вы никогда, никогда больше не вернетесь домой. Вот единственный дом, какой есть у вас, вот ваша семья.
Теперь они были целиком в его власти, он держал их в тисках почище любого триллера. Правая бровь крошки Боумен удивленно поднялась, в остальном, если не считать этого движения, все они словно окаменели.
— У лучших в нашем деле, пожалуй, больше общего с серийными убийцами, чем с прочими представителями человеческой породы. Потому что серийным убийцам приходится делать ту же работу, и делать хорошо. Убийца тоже создает психологический портрет жертвы. Ему нужно научиться, пройдя по торговым улицам, где полно людей, и смотря по сторонам, выбрать того единственного человека, который сгодится ему в качестве жертвы. Стоит остановить выбор не на том — и все, привет. Он не больше нашего может позволить себе ошибиться. Как и мы, он сознательно отсеивает негодных, руководствуясь своей системой критериев, и постепенно, если он мастер, это превращается в инстинкт, начинает получаться у него само собой. Вот какого уровня я хочу, чтобы вы все достигли.
На миг непоколебимое самообладание изменило ему, и перед глазами, тесня друг друга и не встречая больше сопротивления, встали призраки прошлого. Он — лучший, теперь он знал это наверняка. Но за такое открытие ему пришлось заплатить дорогую цену. Мысль, что скоро, возможно, ему снова придется платить по этому счету, удавалось прогнать, пока он оставался трезвым. Неудивительно, что почти весь последний год Тони крайне редко притрагивался к спиртному.
Пытаясь взять себя в руки, Тони откашлялся и выпрямился в кресле.
— Очень скоро ваша жизнь начнет меняться. Ваши приоритеты закачаются и рухнут, как Лос-Анджелес во время землетрясения. Поверьте, если вы проводите дни и ночи, ставя себя на место преступника и пытаясь проникнуть в ум, запрограммированный убивать до тех пор, пока это не остановят смерть или тюремное заключение, многое, что вы привыкли считать важным, вдруг покажется вам сущей ерундой. Трудно волноваться по поводу роста безработицы, наблюдая за действиями человека, который за последние полгода вычеркнул из списка живых больше людей, чем это сделало правительство.
Его циничная усмешка подала присутствующим знак расслабиться.
— Люди, никогда не делавшие такой работы, понятия не имеют, на что это похоже. Изо дня в день пересматривать вещественные доказательства, рыться в них в поисках малейшей зацепки, ускользавшей от вас раз сто или больше. Чувствуя себя совершенно беспомощным, наблюдать, как на ваших глазах рушатся все многообещающие планы и построения. Вы готовы душу вытрясти из свидетеля, видевшего убийцу, но ничего не запомнившего, ведь никто заранее не предупредил его, что один из тех, кто однажды вечером три месяца назад наполнял бак на его бензоколонке, — маньяк. Или какой-нибудь коллега-инспектор, ни в грош не ставящий вашу работу, вдруг возомнит, что нет такой причины, по которой ваша жизнь должна меньше походить на ад, чем его собственная, и начнет направо и налево раздавать ваш номер телефона всем мужьям, женам, любовницам, детям, родителям, братьям и сестрам — всем тем, кто жаждет получить от вас хотя бы крупицу надежды. А если этого мало, то вдобавок на вас набрасываются журналисты. И тут маньяк убивает снова.
