— рвались мстить. Да недалёко уходили. Лошади мстителей сбрасывали, едва в лес входили, да как с ума спятивши — копытами забивали. И хриплый хохот нёсся над чащобами. Верил в то воевода или нет — про то никто точно сказать не может. Но говорят, что оседлал он однажды Шаила, и поехали они ведьму искать. Уж как она на коня колдовала, как бежать пыталась — устоял верный друг, не испугался жути жуткой. Не отшатнулся, не бросил седока. Она его руками палит, а он — божилась Яшмина — знай, бьет змею, да близко к хозяину не пускает. Так и не стало ведьмы. И никто с той поры ещё в лесу не сгинул.
А нынче же неспокойно переминался с ноги на ногу конь. Как чуял — не скакать ему больше с землёю вровень, не нестись вперёд дружины в бой. Короток век людской. Не длинней лошадиного. И каждому приходит срок. Уходил хозяин в мир, откуда и вороному не вынести. Вверх к звёздам, и ещё выше.
Враз все понял, опустил блестящую гриву Шаил, выждал секунду, пока отвернулся конюший, да как рванется! Перелетел заграждение, двери вышиб. Во весь опор помчался к горизонту. И вдруг упал замертво.
В ту же секунду и душа воеводы распрощалась с телом.
«Смотрите!» — что есть сил заорала Яшмина — «Улетают! Они!»
Подняли головы люди. На сей раз никто уже не скажет, что старая сплетница придумала историю. Нёсся по серому небу призрачный конь, цепляя гривой за дождевые облака, и как влитой сидел всадник — воевода. Не спутаешь такую посадку! Плечо к плечу шли по жизни. И уходили тоже вместе, не отстав один от другого ни на миг…
ПО ДОРОГЕ В СЧАСТЬЕ
До смерти уставший человек, еле волоча ноги, тащил себя, мешок, кинжал, мысли, грусть, радость, воспоминания, надежды и мечты по дороге. Ещё пять рассветов назад, если верить картам, он должен был добраться до места назначения. Но за очередным поворотом дорога продолжала петлять в бесконечность. Дожди размывали глину под ногами, солнце нещадно палило до самого заката, а по ночам кто-то непременно выл поблизости, да так, что сердце с грохотом проваливалось в пятки.
Человек давно уже привык спать на земле, потому что строить шалаш после целого дня пути не было сил, но перед сном он всегда давал себе помечтать под звёздами. В короткий промежуток между «остановиться» и «заснуть», набив отцовскую трубку и пуская кольца дыма в чёрную беспредельность над головой, он думал. Радовался добрым воспоминаниям, грустил над неоправдавшимися надеждами, мечтал о счастье.
В общем-то, туда он и шёл. В Счастье. И все никак не мог дойти. Казалось, завтра эта долгая дорога приведёт его к порогу абсолютного блаженства. Ещё пара шагов, и за очередным холмом откроется вид на край-где-все-прекрасно.
Но, спускаясь с очередной горы, он видел новую, поднимался, и опять спешил вниз, с надеждой всматриваясь в сизые сумерки впереди.
Он давно не искал счастья в людях. И не просил любви. Он просто хотел найти своё место, чтобы остановится и обрести покой.
Но изо дня в день неясное волнение в душе звало его все дальше и дальше. И путь продолжался.
Первым он бросил кинжал. Кованая рукоять и длинное лезвие имели немалый вес. На следующую ночь усталые руки потребовали отказаться и от мешка. Идти стало проще, но как только исчезли мысли о трущих лямках и тяжелых ножнах, грусть по призрачному счастью, за которым человек гнался всю жизнь, усилилась. Теперь было все труднее идти и не думать. Сбросить бы и мысли за ненадобностью. Но куда там…
Очередной ночью, почти засыпая, человеку вдруг отчаянно захотелось тепла. Обнимающих рук, горячих губ, глаз с отражениями звёзд. Подобное было так далеко в прошлом, и так забыто, что откровением стала эта внезапная необходимость. Он почти задохнулся в качающемся пространстве. И ощущение прогнало даже сон, несмотря на смертельную усталость.
Какой-то привкус счастья, что-то неуловимо нежное, нужное и позабытое дрожью пробежало по кончикам пальцев.
Звездное небо расступилось, и спустился с него Бог, чтобы рассказать все, как есть. Чтобы объяснить, что нет того места, куда человек так долго шёл. Чтобы показать счастье на расстоянии вытянутой руки, которое все эти годы брело следом, только обернись.
Человек, конечно, и раньше догадывался, что все может быть так легко.
А теперь просто знал.
Бог взял его за руку и увёл за собой, чтобы дать ещё один шанс, новую дорогу и новую надежду. Он оставил знаки в небе и слова в сердце, веря, что пройдя снова эту сотню тысяч шагов, и раскурив под звёздами свою трубку, человек вспомнит и обернётся.
Утром мертвого путника нашли люди. Говорят, он сидел вполоборота и улыбался, глядя в небо…
Пусть никогда не остынет сердце твоё.
Песен не растеряет, не заблудится в паутине ночных дорог. Не забудет, каково это — любить вечность, а не земной срок. Не разменяется на сотню-другую монет. Пусть поёт.
До самого восхода гуляет по небу звездный кот. С юга на север, с запада на восток,
С заката и на восход, через темень вброд. И наоборот.
ДОРТИХАЗ, КЬЯРА и ОКЕАН
— Бледные люди, что живут далеко отсюда, у желтых песков, говорят, что океан существует. — Так начал свой рассказ старый Дортихаз, когда молодые артиланы собрались послушать. — И то ли большую воду они так зовут, то ли большую любовь. Путаный у них там язык, я так и не разобрал… Об океане поют гимны и слагают стихи. На его образы исписывают полотна и кромсают мрамор. Кого ни доводилось мне встречать в других землях, в один голос твердили, что океан есть. Настолько уверенно, что уже и я не сомневался. Даже искал его, чтобы увидеть. Допуская, что большинство только в мечтах и снах его и встречали, но ни капли не сомневаясь, что однажды волны мягким приливом лизнут именно мои ноги.
Были и те, кто взахлёб рассказывал о своей с ним встрече. И этим историям так хотелось верить, не замечая неточностей!
«У меня был океан — и с одного его берега было видно деревья на другом» — говорил один.
«У меня есть океан. Когда встретишь свой — ты поймёшь. Я понял все, глядя на его зеркальную спокойную поверхность вот уже много лет» — утверждал другой.
А однажды я встретил Кьяру. Никого ни в тех землях, ни в этих не было прекраснее.
Кьяра тоже никогда не видела океан, но привыкла верить в него, и мечтала однажды отыскать. Иногда ей
