несовершенств лица, а потом снова жадно припал к губам. Отстранился Стокер только тогда, когда задышал так тяжело, будто пробежал километров десять. Приборы возмущенно пищали и выдавали салют из разноцветных диаграмм. Даже странно было, что к ним еще не набежала пара десятков врачей.
— Тьфу ты, пропасть! Что за хрень?
Тэсс рассмеялась, целуя его в нос:
— Ты только пришел себя после сложной операции. Удивительно, что и на это сил хватило! — Она заставила его откинуться на подушку. — Отдыхай. Успеешь продемонстрировать мне свои умения и молодецкую удаль.
Он фыркнул, но промолчал, и только кончики его пальцев гладили ее спину, а ее — перебирали серьги, тихо позвякивающие в его ухе. Было тепло и просто невероятно уютно.
— Тэсс?
— У?
— Почему ты не сделала это лет пятнадцать назад?
— Что — это?
— Не сказала мне, что я — мудак, проебывающий нашу жизнь? Не дала мне каким-нибудь гаечным ключом по морде и пинком не отправила жить к себе в комнату?
— А ты бы послушался? — она усмехнулась, а Стокер вздохнул.
— Не знаю. Но… я все эти годы жалел, что не ответил на твой поцелуй тогда. И… мечтал, что ты вернешься однажды.
— Так почему не пришел или не позвал сам?
— Придурок? Трус? Тебе какой вариант больше нравится?
— Ты весьма… самокритичен, знаешь?
— Мммм… скорее, я просто ищу слова, чтобы извиниться за то, что мы потеряли столько лет по моей вине.
— Не извиняйся. Давай просто будем теперь умнее и попытаемся прожить то, что нам осталось, счастливыми?
— Я все сделаю, чтобы ты не пожалела о том, что столько лет ждала, — он поцеловал ее антенки, и Тэсс зажмурилась от этого простого, но полного нежности жеста.
— Тэсс?
— Ууу? — она даже не открыла глаз, так хорошо было в этих долгожданных объятиях.
— Ты случайно не знаешь, кто спер мой хвост?
— Не спер, а снял, чтобы не вызвать резонанса с работой искусственного сердца. Когда оно заработает как нужно, Линк вернет хвост обратно. А я пока сервоприводы почищу… хочешь? И маслом пройдусь по сочленениям, а то там заедает…
— …пятый, восьмой и семнадцатый сегменты…
— И еще двадцатый погнут. Я починю.
— Оууу… двадцатый… это я увидел, как ты обнимаешься с одним солдатиком как-то.
— Приревновал?
— Ужасно! И шарахнул со злости об стенку! А пятый и седьмой — это когда ты в бою с крысами полезла мотор грузовика заводить, помнишь? Когда в машине под обстрелом гражданские эвакуации ждали? Тогда на тебя еще с потолка кусок камня чуть не упал…
— А ты оттащил. Я помню. Все-таки задело тогда тебя? Что ж не пришел, я бы помогла?
— И повернуться к даме задницей? Или я должен был его в руке принести от себя отдельно?
Они рассмеялись.
— А семнадцатый? Тоже я?
— Ммм… что самое смешное — да. Это я как-то на тебя в мастерской засмотрелся, ты… так… уверенно меняла тормозной диск на моем байке… что я разложил хвост и не заметил, как Винни сдал назад, паркуясь.
— Ох! Бедненький! Ты им чувствуешь?
— Хвостом-то? Нет, просто скрипеть противно начал. А вот панк-разиня проколол шину! — Стокер рассмеялся, Тесс присоединилась к нему.
— И все эти годы так и не нашел, кто бы помог?
— Ну… что-то молотком подстучал, что-то выправил. Работает — и ладно!
— Вот вечно ты так! «Работает — и ладно!» — передразнила Тэссен. — Совсем о себе не заботишься! Ничего, теперь о тебе буду заботиться я. От антенн до кончика хвоста!
— Тэсс…
— Уууу? — она даже улыбнулась, понимая, что они третий раз начинают диалог одинаково.
— Я люблю тебя. И любил все эти годы.
Она вздрогнула и теснее прижалась к мужчине. Помолчала минуту, а потом тихо прошептала:
— Я люблю тебя. Ты — единственный, кого я любила.
— Вместе до самого конца?
— До самого конца, Стокер.
То, что всегда стояло между ними
Спустя 14 лет 2 месяца после победы над Плутарком.
Стокер в очередной раз перевернулся с боку на бок, сердито подпихнул кулаком подушку и попробовал-таки устроиться поуютнее, чтобы уснуть наконец. Тело приятно обнимало мягкое и теплое одеяло, в комнате было прохладно и свежо, точно как он любил, но сон никак не шел. Он уже и скачущих марсианских белок считал, и нудные формулировки законов вспоминал, и пробовал по памяти воспроизводить список лекарств, которые ему полагалось поедать горстями ежедневно, — ничего не помогало!
Разложенный диван, служивший мужчине постелью, был теплым, удобным… и слишком большим, чтобы спать на нем одному.
Этажом выше хлопнула дверь — видимо, Тэсс вышла из душа у себя в спальне. Стокер распахнул глаза и навострил уши, пытаясь угадать, пойдет ли она в кровать или решит спуститься попить перед сном водички. Тогда он мог бы тоже подняться и, возможно, уболтать ее выпить с ним чаю. Она такая соблазнительная в своих нежных пижамках, которые ему иногда удавалось увидеть на ней, когда они, будто случайно, сталкивались у холодильника! Он как-то и не задумывался раньше, в чем спит Тэсс, а дома с волнением обнаружил, что она любила длинные свободные брюки, маечки с тоненькими бретельками и короткие халатики до середины бедра в тон. Поэтому, стоило ей пойти переодеваться ко сну, он своего лишался и гадал, какой комплект она выберет сегодня: тот красный, в котором даже под двумя слоями тонкой ткани угадывались соски, роковой черный, отделанный тонким кружевом, или бледно-голубой, в котором она выглядела лет на десять моложе? Он сглотнул и стиснул зубы: внизу живота от мысли о скользящей по ее телу легкой ткани приятно потянуло, но со стороны комнаты Тэссен больше не слышалось никакого движения.
Стокер, тихо зарычав сам на себя, перевернулся на живот и поерзал. Бедра сами собой вжались в матрас. Он решительно обнял подушку и приказал себе спать, но тело упорно протестовало против этой идеи. В голову продолжали лезть мысли о том, как приятно ощущалось тело Тэсс, когда они обнимались при встрече, какие мягкие у нее губы и как волновала ее близость, когда они вместе устраивались на диване в гостиной, чтобы посмотреть какой-нибудь фильм. Сколько раз он больше смотрел на то, как бьется пульс на ее шее, да на то, как бретелька маечки сползла с плеча, чем на происходящее на экране! И она вроде бы скользила пальчиками по его груди, да призывно смотрела в глаза, но… дальше нежных касаний с поцелуями за месяц, что они жили под одной крышей, он зайти не решился.
В больнице под камерами они что-то большее, нежели объятия,
