она! Понимаешь?! Не в себе!
— То есть как это не в себе?! — разинул рот от изумления Захар. — С ума, что ли сошла?!
— Да она и не была в нем николи! — парировала она его недоуменные вопросы.
— Как это?! Я не понимаю! Что произошло то, вы мне можете объяснить толком?! — все еще недоумевал он, в принципе, уже начиная догадываться, куда дует ветер.
— А так вот! — уже почти взорвалась теща. — Не хочет она никого видеть! И ее и тебя, в первую очередь! Еле вон уговорили ее вместях с акушеркой, чтоб хоть приложила к груди и дала первое кормление.
— Как же так!? — совсем уже поник головой Круглов.
— Врач сказала, что такое часто бывает у первородящих. Вроде как страх у ней самой перед ребеночком так проявляется, — пояснила со вздохом Мария Степановна, но по ее интонациям Захар понял, что она и сама не очень-то верит в эту версию. Эту догадку Круглова, она сама же и подтвердила через мгновенье:
— А только не верю я во все это! Чтобы мать да убоялась собственного дитя?! Николи такого не было. Скаженная она у тебя, как есть скаженная! Хосподи! — приложила она щепоть ко лбу и размашисто наложила на себя крест. — Воззри и внемли! За что насылаешь на мя кары свои?! За какие прегрешения?!
— А я вот тут собрал кое-чего, — пропуская мимо ушей тещины взывания к Богу, тихо проговорил Захар. — Что теперь с этим делать?! Опять же, цветы… лилии… ее любимые.
— Давай сюда! — прервала она его душевные возлияния, не переставая креститься и шептать что-то укоризненно-неразборчивое. — Продукты возьму. А цветы?… Даже и не знаю, что с ними делать. Ну да ладно, возьму и их, чай мать-то родную не измордует ими.
— Выписывать-то когда обещали? — спросил он, наблюдая, как теща роется в сумке, бурча себе что-то под нос.
— Девонька крепенькая получилась, здоровенькая, — не поднимая головы от сумки, проскрипела Мария Степановна, — Ксюха твоя, тоже кобыла здоровая, прости Господи, врач сказала, что завтра еще понаблюдают, а уж послезавтра и выписывать можно.
Наконец оторвавшись от сумки, теща с укоризной спросила:
— А ты, что же Захарушка, съестного всякого натащил, а про банное забыл?
— Про какое еще банное?! — не понял тот.
— Про то, что я тебе давеча по телефону просила привезть! Мыльное, там, шильное…
— Ой, Мария Степановна, простите, из головы вылетело, забыл видно! А что, разве ее уже можно купать с обычным мылом и шампунем?! Я где-то читал…
— Читал он! — передразнила его теща. — Не об ней речь, а о женке твоей, непутевой! Ванну ей поди ж ты принять приспичило. Да и перед выпиской помыться надо будет. Ну, ин ладно. Я там, на первом этаже видела, продают всякое, схожу потом сама.
— Может, деньги нужны? — полез он в карман за кошельком.
— Не нать! Есть у меня, — отмахнулась она, забирая сумку и цветы. — Ты сам-то хоть поел чего? Я оставляла.
— Да, кивнул он, — спасибо. Я ел, не беспокойтесь.
— Ну ладно, коли так. Я позвоню, если надоба какая возникнет. Ну, давай иди. Вон вижу, круги под глазами, какие. Сам, умаялся.
На этом и расстались. Почти на ватных ногах спустился, забыв даже снять бахилы на выходе.
Через день состоялась выписка. Снова пришлось отпрашиваться у начальства. Впрочем, на начальство, Круглову было грех жаловаться. Бригадный начарт, человек обстоятельный, сам отец троих сыновей, прекрасно понимал нужду и заботы своего подчиненного, поэтому всегда, если это напрямую не вредило службе, старался идти ему навстречу. В 11.00 в одном из вестибюлей перинатального центра Красного Креста состоялась выписка Инессы Захаровны Кругловой с матерью. Захар, как это и положено, чисто выбритый, в парадной форме, при лайковых перчатках, с букетом лилий наперевес ожидал выхода своей супруги с ребенком. Здесь же крутился и нанятый заранее фотограф, дабы увековечить это незабываемое мероприятие. Ровно в назначенное время, в вестибюль спустилась Оксана в сопровождении матери. Хмурое выражение ее лица на порядок поубавило его оптимизм от ожидаемой встречи. Сухо поздоровавшись и приняв от мужа букет цветов, Оксана демонстративно не стала целовать мужа и не дала это сделать ему, несмотря на настойчивые просьбы фотографа, матери и немногочисленного персонала центра, пришедшего на проводы. Неловкость напряженной атмосферы сняло только появление медсестры, спустившейся сверху и державшей на руках конверт с младенцем, перевязанный розовой лентой. Медсестра улыбаясь, передала драгоценный сверток отцу и Захар, с трепетным испугом взял первый раз на руки свою дочь. Все тут же бросились и окружили счастливого и немного смущенного отца, наперебой поздравляя того с началом по-настоящему семейной жизни. Оксана. Естественно не принимала в этом никакого участия. Стоя чуть в стороне, она с интересом разглядывала разрисованные «амурчиками» стены, делая вид, что это ее совершенно не касается. Захар прижимал обоими руками к себе крохотное тельце ребенка, чувствуя его теплоту даже через синтепон одеяла, не зная что делать дальше и как при этом положено себя вести. Положение спасла улыбчивая медсестра:
— Папаша! — воскликнула она. — Вы разве не хотите сами взглянуть на дочку?!
Тот только быстро-быстро закивал. Лицо девочки было прикрыто уголком, а он сам почему-то побоялся откинуть его из-за опасения. Что может при этом не удержать ребенка. Мария Степановка, которая стояла подле него, тотчас повернулась и бережно открыла взорам собравшихся, маленькое розовое личико. Неизвестно было, спит она или нет, так как Захар понятия не имел, когда груднички впервые начинают открывать глаза, но вот то, что она шевелит губками, как бы причмокивая, хорошо было ему видно. Со всех сторон слышались возгласы о том, что девочка — вылитый отец и к тому же раскрасавица, что еще больше добавляло краски в его лице. Сполна насладившись этим зрелищем, Захар заозирался, ища Оксану, но она по-прежнему не собиралась никак участвовать в торжествах. Тем временем. Теща ревниво накрыла лицо Инессы уголком, объясняя это скученностью народа препятствующего прохождению свежего воздуха. Пора было делать заключительное фото. Все выстроились вряд. Оксану с каменным выражением лица поставили справа от Захара, все еще не выпускающего ребенка из рук, теща пристроилась слева, держа в руках лилии, предназначенные роженице. Наконец и с этим было покончено. Уже вчетвером они стали неспешно спускаться с высокого крыльца к машине Захара, стоявшей недалеко. Подойдя к машине, Захар хотел было передать дочь на руки матери, но та проигнорировала его протягивающий жест и уже залезла на заднее сиденье. Ребенка подхватили заботливые руки теперь уже бабушки — Марии Степановны. Он помог ей поудобней расположиться рядом с угрюмой супругой и закрыл дверь, стараясь не хлопать
