Книга Осенний мадригал - Чингиз Абдуллаев

Дронго молчал. Он чувствовал себя не совсем уверенно. Содной стороны, нужно было попытаться объяснить ей ситуацию, с другой стороны,это нужно было сделать настолько деликатно, чтобы ее не обидеть. Он не находилнужных слов.

— Вы считаете меня экзальтированной дурой? — вспыхнула она.

— Нет, — мягко ответил он, — не нужно так реагировать. Высовершаете ошибку, которую обычно совершают все люди. Вы думаете в этот моменттолько о себе, даже не представляя, в какой сложной ситуации находится вашсобеседник.

Она удивленно взглянула на него. У нее были красивые глаза.И дело было даже не в миндалевидной форме — они у нее были не просто карие, акакого-то мягкого, бархатного оттенка. Сначала она нахмурилась, затемулыбнулась.

— Помните у Моэма? — спросил Дронго. — Джулия должна быладумать не только о себе, но и о друге, который уже ничего не мог сделать?

— Надеюсь, вы чувствуете себя гораздо лучше того друга? —Она улыбнулась, показывая ровные белые зубы.

— Не знаю, — улыбнулся Дронго. Ему понравилось, что онапочувствовала обстановку и настолько успокоилась, что смогла взглянуть наситуацию с комической стороны.

— Знаете, что я еще вспомнил: говорят, что Ремарк оченьнравился женщинам. Но сам он не всегда и не во всех случаях чувствовал себядостаточно уверенно. И когда он познакомился с Марлен Дитрих, которая ему оченьпонравилась, он интуитивно понял, как заинтересовать эту богиню. Тогда онполушутя-полусерьезно признался в своей импотенции.

— Что она ему ответила? — спросила гостья, нервно теребяручку сумочки.

— Она сказала, что всегда мечтала именно о таком мужчине!

Дронго понравилось, как она смеется. И то, что она наконецубрала руки со своей сумочки и поправила прическу.

— Вы умеете сбить напряжение, — признала она. — Вы умелопользуетесь своими приемами. Я как психиатр это вынуждена признать.

— Я думал, вы заметите, что и у меня масса комплексов, —пробормотал Дронго. — У меня есть свои устоявшиеся принципы, которым я никогдане изменяю. Или почти никогда, — поправился он.

— И один из этих принципов — не встречаться с замужнимиженщинами? Вы могли бы мне этого не говорить. Не нужно столь демонстративнопоказывать разницу между нами!

— Боюсь, что вы меня не поняли. — Он чуть нахмурился. — Естьнекие принципы, которые я просто пытаюсь соблюдать.

— И вы считаете правильным демонстрировать стольнепоколебимую моральную стойкость? — Ирония в этом вопросе прозвучала слишкомявно.

— Нет, — признался он, — нет, не считаю. Весь опыт моейжизни свидетельствует против. Человек должен быть счастлив, но при этомстараться не нарушать некие моральные заповеди. Если для счастья нужноперешагнуть через запрет «не убий» или «не укради», то подобное достижение целилично у меня вызывает отвращение.

— У вас такое отношение ко всем библейским запретам? —поинтересовалась она. Насмешка снова блеснула в ее глазах.

— Нет, не ко всем. Иногда мне кажется, что грехпрелюбодеяния — единственный грех, который может быть прощен. Иначе зачем Богсотворил нас разными и вложил в наши души подобное вожделение? Ведь глупо разрешитьвстречаться мужчинам и женщинам и при этом накладывать на подобные встречиморальный запрет. Скорее это был запрет для древних иудейских племен, которыйпотом плавно перешел к христианам и мусульманам. Кровосмешение и инцесты могливызывать чудовищные наследственные болезни. Вожделение жены ближнего моглопривести к междоусобицам внутри племени. В общем, все моральные нормыприводились в соответствие с прагматическими целями выживания племен. И дажеразрешение многоженства соответствовало данным целям, хотя нарушало прежниеморальные нормы.

— У меня такое ощущение, что вам нравится подобныйсхоластический спор, — поддела собеседника Эсмира. — Мне все больше кажется,что наш разговор похож на некое подобие игры, в которой каждый пытаетсянабирать дополнительные очки. Вы, наверно, меня неправильно поняли: я пришла квам за помощью! Я прошу, чтобы вы попытались вычислить возможного негодяя ипостарались объяснить мне, как можно жить дальше, не имея конкретной цели. Мнекажется, такая проблема рано или поздно возникает у каждого человека послетридцати. Или мне только кажется, что вы можете помочь?

— Я постараюсь найти вашего телефонного хулигана. Что жекасается советов… — вздохнул Дронго, — у меня тоже кризис среднего возраста. Побольшому счету я тоже не знаю, как мне жить и что мне делать дальше. Ностараюсь этого никому не показывать.

Она понимающе улыбнулась.

— Мне почему-то хочется вам поверить. Неужели вы тожеподвержены приступам меланхолии?

— Еще как, — пробормотал он, — только мне некуда обратиться,разве что к психиатрам…

Она оценила его пассаж и закусила нижнюю губу.

— Знаете, о чем я думаю все последние минуты? — неожиданноспросил Дронго. И, не дожидаясь ответа, признался: — Мне очень жаль, что мывстретились с вами в Баку. Я бы предпочел, чтобы эта встреча состояласьгде-нибудь в Ницце или в Марбелье.

— У вас странная мораль, господин Дронго, — сказала она,глядя ему в глаза, — вы считаете, что можно разделять поведение и собственныепринципы. Что существует внутренняя и зарубежная мораль. Вам не кажется, что вынепоследовательны?

— Нет. В Марбелье или в Ницце я необязательно должен знатьсемью женщины, которая мне может понравиться…

— Может? — спросила она, поднимая брови.

— Нравится, — поправился он, чувствуя, как дергается праваящека.

— В таком случае мы в одинаковом положении, — негромкосказала она, снова берясь за сумочку.

Он молчал. И без того было сказано слишком много. Онаподнялась. Он сразу вскочил, словно опасаясь, что она выбежит из кабинета непопрощавшись.

— Когда вы можете к нам приехать? — спросила Эсмира.