накуран
Через осенние поля
Пробирающиеся цикады – и они
Не так ли, как я,
Перед преградой из трав
Лишь в голос плачут? [144]
54
Третий сын Укё-но ками [145] , Мунэюки-но кими, был азартный игрок, родители и братья ненавидели его, и тогда он, решив, что отправится туда, куда его ноги поведут, удалился в чужедальние страны, и вот близкому товарищу, которого любил, он сложил стихи и в дом ему послал:
Сиориситэ
Юку таби нарэдо
Карисамэ-но
Иноти сиранэба
Каэри симо сэдзи
Хоть заломив ветку,
В путь отправляюсь,
Но непрочная
Жизнь наша неведома нам.
И навряд ли смогу вернуться [146]
55
Один кавалер уехал в чужую страну, оставив даму, которую беспредельно любил. Она все ждала, когда же он вернется, и, вот к ней пришли и сказали: «Умер он». И тогда она:
Има кон то
Ихитэ вакарэси
Хито нарэба
Кагири то кикэдо
Нахо дзо матаруру
«Скоро вернусь», —
Сказал, расставаясь со мной,
Мой возлюбленный,
И хоть услышала я, что наступил предел его жизни,
Все же я по-прежнему его жду [147] .
56
Помощник правителя Этидзэн, Канэмори [148] , часто навещал даму Хёэ-но кими [149] . Потом на долгие годы они расстались, а затем он снова к ней пришел. И вот он сложил:
Юфусарэба
Мити мо миэнэдо
Фурусато ва
Мото коси кома-ни
Макасэтэ дзо юку
Наступил поздний вечер,
И не видно дороги
В родные места,
И вот доверился я коню,
На котором некогда ездил к тебе [150] .
А женщина в ответ:
Кома-ни косо
Макасэтарикэрэ
Хаканаку мо
Кокоро-но куру то
Омохикэру кана
Значит, это конь
Привез тебя сюда.
О, пустая мысль!
А я-то подумала,
Что привело тебя сердце [151] .
57
Наместник страны Оми Тайра-но Накаки [152] очень любил и лелеял свою дочь, но вот родитель скончался, и она, изведав многое, поселилась в чужой стране, в безлюдном месте.
Пожалев ее, Канэмори сложил и послал:
Вотикоти-но
Хито мэ марэнару
Ямадзато-ни
Ивэ исэму то ва
Омохики я кими
Наверно, не думала ты,
Что будешь жить в доме
В горной деревушке,
Куда редко
Люди заходят [153] —
так он сложил и послал, и она, прочитав, даже ответа не написала, а все только рыдала горько. А она тоже слагала танка очень искусно.
58
Тот же Канэмори жил в Мити-но куни, а третий сын Канъин [154] жил в месте под названием Куродзука, и вот Канэмори послал его дочери:
Митиноку-но
Адати-но хара-но
Куродзука-ни
Они коморэри-то
Кику ва макото ка
Прослышал я, что в Митиноку,
На равнине Адати,
В Куродзука,
Духи скрываются —
Правда ли это? [155] —
Так сложил.
И вот однажды говорит Канэмори: «Хочу я в жены ту девушку», а родитель на это: «Она еще очень молода, придет ее пора, тогда…» Скоро Канэмори надо было ехать в столицу, и он послал вместе с веткой дерева ямабуки:
Ханадзакари
Суги мо я суру то
Кавадзу наку
Идэ-но ямабуки
Усиромэтаси мо
Как бы не отошел
Пышный расцвет цветов.
И вот вздыхаю, тревожусь
За ямабуки у колодца,
В котором поют лягушки [156] —
Так сложил.
Говорят люди, что супруга Цунэтада-но кими воспела горячие источники в Натори, а это как раз и была та самая дама из Куродзука:
Оходзора-но
Кумо-но каёхидзи
Митэ сигана
Тори номи юкэба
Ато ва ка мо наси
Ах, если б мне увидеть
Тропу, по которой ходит облако
Через ширь неба.
Птица лишь вспорхнет,
И уж нет и следа ее [157] .
Так сложила, и господин Канэмори, услышав эти стихи, на ту же тему:
Сихогама-но
Ура ни ва ама я
Таэни кэн
Надо сунадори-но
Миюру токи наки
В солончаковой
Бухте рыбаки, говорят,
Бывать перестали —
Почему же рыбы
Не видно? [158]
И вот эта дама, которую любил Канэмори, с другим человеком отправилась в столицу, и, услышав об этом, Канэмори сказал: «Даже не известила меня о том, что уезжает». Однако женщина отправила ему письмо, в котором говорилось: «С тоской вздыхаю о ямабуки у колодца», с пометой: «Это на память о стране Мити-но куни».
Тогда Канэмори сложил:
Тоси-во хэтэ
Нурэватарицуру
Коромодэ-во
Кэфу-но намида-ни
Кути я синуран
Рукав моей одежды,
Который многие годы
Был влажен [от слез по тебе],
От сегодняшних слез,
Видно, совсем сгниет [159] .
59
Наскучив суетным миром, из столицы в Цукуси переехавший кавалер в дом своей возлюбленной послал:
Васуру я то
Идэтэ косикадо
Идзуку-ни мо
Уса ва ханарэну
Моно-ни дзо арикэри
С надеждой забыть
Удалился сюда.
Но где бы я ни был,
Не удалюсь от печали,
Вот что со мной творится [160] .
60
Жила некогда дама по имени Годзё-но го [161] . В дом своего возлюбленного послала она однажды рисунок, себя изобразив в виде женщины, пожираемой пламенем, а клубы дыма во множестве нарисовала с такой припиской:
Кими-во омохи
Наманамаси ми-во
Яку токи ва
Кэбури охокару
Моно-ни дзо арикэри
Когда с любовью думаю о тебе,
То живое тело мое
Горит,
Тогда вот так
Много бывает дыма.
61
Во дворце Тэйдзиин много было покоев, где обитали фрейлины императорской опочивальни, и вот через некоторое время был построен восхитительный дворец Кавара-но ин. Был он возведен специально для Госпожи Восточной опочивальни Кёгоку-но миясудокоро, и император перебрался к ней. Было это весной. Для оставшихся в Тэйдзиин дам все это было неожиданно, и они загрустили в одиночестве. Пришли к ним придворные. «Так прекрасны глицинии, а государь не изволит даже взглянуть [162] » и тому подобное говорили. Стали рассматривать цветы, а к глициниям прикреплено послание. Развернули они его, смотрят:
Ё-но нака-но
Асаки сэ-ни номи
Нариюкэба
Кинофу-но фудзи-но
Хана-то косо мирэ
Все в мире
Лишь мелководьем
Становится.
Посмотреть хоть на цветы
Вчерашних глициний [163] .
Так говорилось в послании, и все были безмерно очарованы, всеми овладела печаль, но которая из фрейлин сложила танка, никто не знал. А придворные кавалеры так сложили:
Фудзи-но хана
Иро-но асаку мо
Миюру кана
Уцурохи-ни кэру
Нагори нарубэси
Да, глициний цвет
Измельчавшим
Кажется.
Видно, что лишь отзвук
Остался от увядающих цветов.
62
Дама по имени Носан-но кими и монах Дзодзо [164] ,
