эзотерические знания полинезийского Ареои.
Фон Юнцт неоднократно тонко и тревожно намекал на свое непосредственное соприкосновение с этим культом, и эти намеки потрясли меня, когда я поставил их в связь со слухами об обстоятельствах его смерти. Он говорил об оживлении некоторых идей, связанных с ожидаемым появлением Дьявола-Бога — таинственного создания, которого ни один человек (если не считать отважного Т’йога, так и не вернувшегося назад) никогда не видел, и сопоставлял сам характер этих рассуждений с табу, наложенным в древнем Му на любые попытки даже представить себе образ этого чудовищного существа. Особые опасения внушали ученому толки на эту тему, распространившиеся в последнее время среди испуганных и зачарованных приверженцев культа — толки, полные болезненного желания разгадать истинную природу той адской твари, с которой Т’йог мог встретиться лицом к лицу в дьявольской цитадели на ныне затонувших горах перед тем, как его постиг (если это случилось на самом деле) ужасный конец; и я сам был странно встревожен косвенными и зловещими ссылками ученого на эти обстоятельства.
Едва ли менее пугающими были предположения фон Юнцта о нынешнем местонахождении украденного свитка с заклятием против мощи Гхатанотхоа и о конечных целях и возможностях использования его. При полной моей уверенности, что вся эта история есть полнейшая мистика, я не мог не содрогнуться при одном лишь нелепом предположении, что вдруг и в самом деле явится на свет чудовищное это божество и обратит все человечество в скопище ужасных статуй, сохранивших в себе живой мозг и обреченных на инертное, беспомощное существование на протяжении несказанно бесчисленных будущих веков. Старый дюссельдорфский ученый присвоил себе отвратительную манеру в большей степени туманно намекать, чем положительно утверждать, и я мог понять, почему окаянная его книга была отвергнута во многих странах как богохульная, нечистая и опасная.
Меня трясло от отвращения, и все же книга фон Юнцта таила в себе некое кощунственное очарование, я не смог отложить ее в сторону не дочитав до конца. Приложенные к ней репродукции орнаментов и идеограмм из страны Му были поражающе сходны со знаками, изображенными на странном цилиндре и свитке, да и все повествование изобиловало подробностями, содержащими смутные, но неприятно возбуждающие намеки на удивительную близость сущности древней легенды к обстоятельствам появления на свет страшной мумии. Цилиндр и свиток — район Тихого океана — твердая убежденность старого капитана Уэзерби, что циклопическая гробница, где была обнаружена мумия, прежде находилась под обширным строением… так или иначе, в глубине души я чрезвычайно радовался тому, что вулканический остров исчез в глубине океана раньше, чем смогли бы открыть на нем нечто ужасное, таящееся под тяжелой крышкой люка.
IV
Сведения, почерпнутые мной из «Черной книги», оказались чертовски полезными, когда вдруг весной 1932 года на меня обрушилась новая волна газетных публикаций и совсем свежих событий. Сейчас я едва ли припомню точно, с какого времени меня особенно начали беспокоить участившиеся сообщения о полицейских акциях против причудливых, фантастических религиозных культов на Востоке, да и в иных местах; но в мае или июне я уже отчетливо осознал, что необъяснимые и зловещие взрывы активности тайных и эзотерических мистических сообществ, доселе мирно существовавших, редко давая о себе знать, теперь прокатились по всему миру.
Тревожные газетные сообщения теперь связывались для меня, пожалуй, не со зловещими намеками фон Юнцта и не с шумихой вокруг мумии и цилиндра, хранящихся в музее, но с тем обстоятельством, что внимание публики во всем мире привлекло бросавшееся в глаза — и упорно, в сенсационном духе подчеркиваемое прессой — сходство, в некоторых многозначительных подробностях, ритуалов и словесного обрамления сборищ приверженцев самых разнообразных тайных культов. Во всяком случае, я не мог не отметить с беспокойством постоянное повторение на этих сходках одного имени — в различных искаженных формах, вокруг которого, похоже, сосредоточивались ритуалы большинства культов и которое возбуждало в собравшихся странное смешение двух чувств — почитания и ужаса. Некоторые имена звучали как Г’танта, Танотах, Тхан-Тха, Гатан и Ктан-Тах — и тут не требовались подсказки моих ныне многочисленных оккультистских корреспондентов, чтобы увидеть ужасное и подозрительное родство всех этих вариантов с чудовищным именем, представленным фон Юнцтом в форме Гхатанотхоа.
Проявлялись и другие весьма тревожные признаки. Снова и снова газеты ссылались на смутное, исполненное благоговейного страха упоминание на этих сходках некоего «истинного свитка», с которым, по всей видимости, связывались какие-то ужасающие угрозы и опасности и который якобы содержался под охраной «Нагоба», кто бы или что бы не подразумевалось под этим именем. Настойчиво повторялось также имя, звучавшее в разных вариантах как Тог, Тиок, Йог, Зоб или Йоб и невольно связывающееся в моем возбужденном сознании с именем злосчастного жреца-еретика Т’йога, упоминаемым в «Черной книге». Имя это произносилось в сочетании с такими таинственными фразами, как «Никто иной как он», «Он видел его в лицо», «Он знает все, хотя не может ни видеть, ни чувствовать», «Он пронес память сквозь века», «Истинный свиток освободит его», «Нагоб обладает истинным свитком», «Он может сказать, где найти Это».
Во всей атмосфере, несомненно, витало нечто очень странное, и я не удивился тому, что скоро мои оккультистские корреспонденты, так же как и полные сенсаций воскресные выпуски газет, начали связывать необычные пики деятельности культов с оживлением легенд о стране Му, с одной стороны, и с нынешним утилитарным, кощунственным использованием мумии, с другой стороны. Обширные статьи в первой волне газетной шумихи, с их настойчивыми намеками на прямую связь мумии, цилиндра и свитка с преданиями из «Черной книги», с их безумными, фантастическими измышлениями по этому поводу, могли вызвать сильную вспышку до сей поры скрытого фанатизма в группах приверженцев экзотических культов, которыми изобилует наш непростой мир. И вот пресса опять начала подливать масла в огонь — ответом же были новые, еще более неистовые волнения фанатиков.
С началом лета служители музея стали замечать в залах особую категорию посетителей, вновь — после небольшого периода успокоения, последовавшего за первым фурором — привлеченных сюда публикуемыми в газетах сенсационными сообщениями. Все чаще и чаще среди них оказывались люди странной, экзотической внешности — смуглые азиаты, длинноволосые личности типа ни то ни се, бородатые коричневокожие чужеземцы, явно не имеющие привычки к европейской одежде; и все они неизменно требовали показать им зал мумий, а вскоре за тем их можно было застать неотрывно вперившимися в чудовищные тихоокеанские экспонаты с выражением истинного экстаза на лице. Это внешне спокойное, но зловещее подводное течение в пестром половодье посетителей, видимо, сильно тревожило смотрителей музея, да и сам
