рта. Пожалуй, она совсем исхудала и побледнела. Или же эффект изможденной девушки, которой нет и двадцати на вид, ей придает отсутствие косметических средств, краски, лоска. Она, как и раньше, с невинным очарованием закусывает нижнюю губу, томно опускает глаза, а потом резко вскидывает ресницы, в зрачках застывает не то вопрос, не то осуждение, не то вызов.
Непринужденно обхватив локоть Грениха, будто ничего и не произошло, меж ними не миновало двух десятков лет, не было измены, она мотнула головой в сторону Никитских ворот.
– Пройдемся? Прости, не узнала поначалу, – лукаво улыбнулась она и повлекла его к тротуару. – Вон какую шевелюру отпустил на глаза, не бреешься, постарел лет на двести.
– Неправда, что не узнала, ты мне подмигнула и даже рукой махала, – пробормотал Грених, невольно потянувшись ко лбу и откинув волосы чуть назад. Шляпа все еще была в его руке. – В тот первый день, и на следующий…
– Да? А может, это я кому другому махала? – ввернула Рита, лукаво отводя взор в сторону и опять закусывая нижнюю губу. Из-под ее косынки на лоб упала волнистая черная прядка, она убирать ее не стала, зная, что ей это идет.
Грених не нашел, что сказать, смешался, опустил голову, исподлобья глядя на ее рот и на то, как прядка липнет к верхней губе, кажущейся больше, чем нижняя.
– Ладно, будет, – вздохнула она. – Разумеется, узнала. Но только не сразу решилась говорить.
Константин Федорович хотел что-то сказать, но слова застряли в горле, и он ощутил, как вспыхнуло лицо. Ритой это не осталось незамеченным, она улыбнулась так, что ее морщинки вокруг рта стали заметней, и ласково провела ладонью по плечу профессора.
– Как Майка поживает, дочка? Могу я как-нибудь навестить племянницу?
– Благодарю, хорошо. Старается. Осталось сдать пару экзаменов, и перейдет в третий класс.
– Значит, каникулы скоро. А невеста ваша как? Выздоровела?
Грених нахмурился.
– Я приходила в институт Сербского о вас справиться, – поспешила она предупредить его недоумение. – Мне о вас этот… имя позабыла, ваш ассистент Воробьев все рассказал. И как вы с дочкой в позапрошлом году вернулись из Белозерска, и как оттуда невесту привезли, вылечили ее… Она немой была отчего? Ассистент ваш сказал – пережила какой-то испуг.
– Она не невеста, – глухо отозвался Грених, с болью в сердце вспоминая Асю.
С Асей тоже как-то не заладилось. Он долго выжидал, прежде чем озвучить ей свои чувства, все прислушивался к голосу разума, чтобы не сотворить ошибки, не испортить судьбу юной души неравным браком, и в итоге та обзавелась своей жизнью, друзьями и даже поклонниками. Петя уже третий раз в кинотеатр ее водил. Они были почти одного возраста… Ну и пусть, замечательно же! Сердце Грениха за Асю было спокойно, хоть и получило еще один незаживающий рубчик, крохотный, но глубокий и до сих пор кровоточащий.
– А кто же?
– Просто девушка, которую удалось хорошо пристроить на химфак в университет.
– Вот оно что, – по лицу бывшей балерины скользнула улыбка дельфийского оракула, знающего все на свете. Она прекрасно поняла, что никакая Ася не «просто девушка».
– Откровенность за откровенность, – сменил тему Константин Федорович. – Кто этот человек, назвавшийся твоим деверем, который так дурно говорит по-французски, что я насилу разобрал несколько слов?
– Барнаба? Брат моего второго мужа, – Рита невозмутимо пожала плечом.
– Я полагал, ты выдумала себе эту новую фамилию, – Грених опустил голову. Она все-таки умудрилась где-то получить развод.
– И да, и нет.
Они прошагали всю улицу Герцена и оказались у Александровского сада. Рита остановилась у тележки с мороженым и потянула Грениха за руку.
– Можно мне мороженого? Я думаю, это вафельные кругляши, – они было прошли мимо, но Рита развернулась и уже отправила одну из своих милейших улыбок широкоплечей, унылой мороженщице с роскошными, прямо как у киноактрисы, марсельскими волнами, в которых опавшим осенним листом застряла белая кружевная наколка. – У вас с вафлями? Шоколадно-ванильный, пожалуйста.
– Есть только земляничное.
– Ну пусть.
Грених расплатился с марсельской головой, и они двинулись к чугунным воротам сада.
– Я обещаю все рассказать, – Рита впилась губами в выползающую из-под двух круглых вафель ярко-алую массу, – только если на обратном пути получу такое же.
Силач Марино действительно оказался деверем Риты, а точнее, бедной сиротки Риты, которая – нет, это сложно вообразить! – сбежала из монастыря в пригороде Рима перед самым постригом. Рите нужны были хоть какие-нибудь документы, подтверждающие ее личность, после революции русской эмигрантке было непросто. Заглянув в первое попавшееся женское аббатство, она разыграла амнезию и два года прожила с монашками, выжидая, когда можно будет заговорить о возможности получить какие-нибудь итальянские бумаги, подтверждающие ее личность. Ее назвали Ритой в честь какой-то святой, что ненароком совпало с ее настоящим именем.
– То есть ты совершенно случайно забрела в монастырь и решила принять постриг? – Грених едва поспевал за быстрой речью Риты, которая столь сбивчиво рассказывала, живо, очень по-итальянски жестикулируя, что не всегда было ясно, что из чего проистекает.
– Да, но постриг всеми силами отсрочивала. Было не просто, кроме того, настоятельница услышала в моем итальянском русский акцент и долго меня допрашивала. Не знаю, как я вынесла тогда то ее наступление. Русских в Риме сейчас и тогда пруд пруди, были и те, кто знал меня и мое прошлое. Да, согласна, странный способ я выбрала, чтобы начать новую жизнь.
И тут господь бог посылает ей удачу в лице братьев Марино – бродячих артистов.
– Мое балетное прошлое весьма заинтересовало их. Знаешь, в Италии полно циркачей и нет цирков. Но театры так устроены, что всегда можно партер расчистить, получается недурственная арена. Работа была всегда. Канаты крепились к стенам и потолкам зрительных залов. Меня обучили воздушной гимнастике. И я летала с трапеции на трапецию под звуки патефонов. У нас были когда-то парочка львиц, слон. Все, что осталось, я привезла с собой – удавов, птиц. Болонок мне подарили в Париже.
– Как же ты стала Марино? – Грениха заботило лишь одно: почему Рита сменила фамилию при живом муже, где прячется Макс и давно ли они виделись. Но ничего из этого напрямую спросить не мог, считал это какой-то черной бестактностью.
– Я вышла замуж за брата Барнабы. Он был наездник, каких мало, настоящий ветер, шторм на лошади, начинал у Виктора Франкони в Зимнем цирке на Елисейских, – беспечно пожала плечами Рита, откусывая хрустящий и румяный бочок вафли. – Как оказалось, бумаги артисты получить могут скорее, чем монашки. Напрасно я проторчала в монастыре столько времени. Хотя нет…
Она мечтательно посмотрела в небо, облизнув палец. Грених поднял на
