повернуться, как что-то тяжелое обрушивается мне на затылок. Чувствую острую боль.
«Поздравляю, Инга, допрыгалась», — последнее, что успеваю подумать, прежде чем меня забирает в свои объятия темнота.
6
— Инга … Инга, — доносится издалека мужской голос, вытягивая меня из черноты.
С трудом разлепляю глаза. Надо мной нависает расплывчатое лицо Федорцова. Моргаю несколько раз: электрический свет режет глаза. Затылок пронзает острая боль. Прикрываю веки и открываю глаза снова. Его лицо обретает более отчетливые черты. Вижу широкие брови — на несколько тонов темнее, чем волосы, — ямочку на подбородке и пробивающуюся щетину. Я впервые имею возможность рассмотреть его так близко. Марк Николаевич обеспокоенно ощупывает взглядом мое лицо. Чувствую теплую ладонь на щеке.
Пытаюсь подняться, но морщусь от боли и снова опускаюсь на пол.
Он облегченно выдыхает, и между бровей исчезает тревожная складка. Из глаз уходит напряжение. Разглядываю желтые крапинки вокруг зрачка. Сердце ухает в груди, во рту пересыхает.
Двигаю ногой и предпринимаю новую попытку подняться — получается с трудом. Федорцов поддерживает меня за спину, страхуя одной рукой между лопаток, а другой перехватывает мою ладонь и тянет на себя, как делают борцы на ринге, помогая сопернику встать.
Принимаю вертикальное положение и упираюсь взглядом в ряд пуговиц на белой рубашке.
— Вы что здесь делаете? — спрашиваю хрипло.
— Решил последовать интуиции. Она меня еще ни разу не подводила. И, как видишь, не ошибся. — Он все еще держит мою руку. — Не жилось тебе спокойно?
Прислушиваюсь к своим ощущениям. Легкое головокружение, но меня не тошнит. Буду надеяться, что сотрясения нет. Трогаю затылок — цел. Крови на пальцах нет. Сквозь пустоту в сознании пробивается мысль, что адрес ему по-хорошему не должен быть известен. Собираюсь задать вопрос, но Федорцов опережает меня:
— Адрес у следователя на столе увидел во время допроса, а на память я не жалуюсь. У тебя на лице все написано.
Освобождаю ладонь.
— Что произошло?
— По башке меня огрели. Не спрашивайте кто, не представились. — Указываю на белый пакет, так и валяющийся возле двери. — Уберите в холодильник, пожалуйста.
Иду в ванную и застываю на пороге. Она перевернута. Из корзины вытряхнуто грязное белье, навесной шкафчик перерыт, стиральная машина сдвинута с места.
Меня ведет в сторону. Упираюсь руками в раковину, затем низко наклоняюсь и умываюсь, чередуя холодную и горячую воду. Поднимаю с пола полотенце и вытираю лицо. Мне становится немного легче. Смотрю в зеркало. Как бы я ни храбрилась, лицо бледное и испуганное.
Снимаю куртку и бросаю на комод в прихожей. Занятая ноющей болью в затылке и внезапным появлением Федорцова, я не сразу заметила, что ящики комода выдвинуты и тоже вывернуты наизнанку. Прохожусь по квартире и понимаю, что здесь упорно что-то искали. Не церемонились: вещи из шкафов вывалены на пол, тумбочка отодвинута от стены. Досталось и большому плюшевому медведю — подарку Кости на мое восемнадцатилетие. Потапыча садистски вспороли и вытрясли синтепон.
Какого черта происходит? Что можно здесь искать? Все Настины сбережения — в банке. У меня нет дорогой техники, ювелирные украшения я не ношу. Студентка-заочница на фрилансе зарабатывает немного. Да и сама квартира буквально кричит, что денег у жильцов особо нет.
Что-то подсказывает мне, что это не вор, а значит, — я на верном пути.
Вероятно, если я пойму, что именно искали в нашей квартире, то узнаю, куда пропала моя сестра.
Нахожу Марка Николаевича на кухне. Он занял большую часть пространства узкой комнаты. Пиджак определил на спинку стула, закатал рукава рубашки и поставил чайник. Приваливаюсь к дверному косяку и наблюдаю, как он роется в шкафчиках. Глядя на его часы и дорогую стрижку, я начинаю невольно стыдиться газовой плитки, скрипучих полов и чугунной сковороды в раковине.
— Кофе нормального нет? — Недовольно смотрит на меня, как будто я сама пригласила его домой, пообещав самый лучший сорт.
— Только растворимый. Чай есть из чайной лавки. — Сажусь за стол и тру лицо, надеясь унять ноющую боль в затылке.
Его присутствие, как ни странно, успокаивает и дарит иллюзию безопасности. Наблюдаю, как языки пламени лижут дно пузатого чайника.
— Банки с крупами целы — искали что-то крупнее того, что в них поместится. — Споласкивает заварочный чайник и засыпает заварку.
Двигается спокойно и сосредоточенно, периодически посматривая на меня.
— Прекратите на меня зыркать. — Я прислоняюсь затылком к стене. — Моя черепушка цела. Я в порядке.
— А квартира перерыта. Вызовешь полицию?
— Нет. Будут топтаться здесь полночи, и все равно ничего не найдут. Плавали, знаем.
Он заваривает чай и ставит передо мной Настину кружку с сердечком. Садится напротив. Видно, что размышляет. Хмурится, как будто не знает, что со мной делать. Мои предположения подтверждает его вопрос:
— Тебе есть у кого переночевать?
Не хочу стеснять Аню с Робертом. У Костика и без меня сейчас проблем хватает. Если бы меня хотели убить, — я бы здесь не сидела.
Федорцов снимает чайник с плиты и разливает кипяток по кружкам.
— Нет, мне негде переночевать. Я останусь у себя дома. Нападавший убедился, что брать здесь нечего.
— Или нашел, что искал. — Он задумчиво барабанит пальцами по столу. — Хорошо, пей чай и поехали. Переночуешь у меня. Так будет лучше. И врачу неплохо бы показаться.
— Не-не, Марк Николаевич, — нервно хихикаю, — я еще со старых — добрых времен сыта вашим гостеприимством. — Изображаю пальцами кавычки.
Он вскидывает бровь — так же высокомерно, как его мать.
— Вы меня терпеть не можете, — поясняю очевидное.
Здесь я на своей территории, а он — случайный визитер. Но не хочу у него дома контролировать каждое свое действие, чтобы не нарваться на очередную порцию презрения.
— Это неправда. Просто тебе всегда хотелось так думать, чтобы оправдать свою невоспитанность и эгоизм, — говорит спокойно, глядя мне в глаза.
— Спасибо. — Его слова задевают.
— Пожалуйста. Скажешь, все не так? Но ведь это ты пришла ко мне — сначала в офис, а потом в галерею — и начала кусаться.
— И как это связано с эгоизмом? — Складываю руки на груди.
— Напрямую. Ты с подросткового возраста считаешь себя в праве решать, кто достоин твоей сестры, а кто — нет. Откуда ты знаешь, что для нее было бы лучше? Ты всегда находилась в слиянии с ней, и теперь тебе в разы больнее, потому что, потеряв её, — ты утратила часть себя.
Нытье в затылке резко усиливается. Не понимаю, почему мне так больно это слышать. Ведь это всего лишь его мнение.
— Марк Николаевич. Спасибо за помощь, но вам пора. Я хочу спать. Завтра тяжелый
