пребывал в трезвости, то оказывался понятливым и указывал дорогу, где обитает уважаемый Николай Фёдорович, который, с кем не бывает, сильно крепко сегодня немного устал на работе. Математик тащил свою ношу не по тротуарам, а напрямую, потому как прямая, это самый короткий путь. Доказано наукой. Но получалось так, что при таком передвижении есть свои минусы — пьяницы натыкались на кусты, заборы и помеченные собачками столбы. Наступали на кошек, поднимающих обиженный ор. Как-то так получалось, что больше доставалось Якушеву. Его тушка тёрлась о заборы и кусты, налетала на все столбы и вляпывалась, пардон, в отходы кошек и собак. Почему-то к математику много грязи не прилипало.
— Привет тебе, большая яма! Это мы, — заявил математик, когда они угодили в очередную яму, где Якушев ещё больше вымазался. Теперь с него хоть пиши картину под названием: «Усталый физрук в депрессии».
Вывалявшегося в грязи физрука вдруг облюбовали поселковые мухи. Назойливые насекомые радостно бегали по его одежде, лезли напролом в глаза и суетились в волосах пьяного преподавателя. К Никодиму они почему-то не липли.
Наконец Никодим нашёл квартал, где стоял дом Якушева. Весьма миленько тут, отметил математик: заросший травой двор с деревянными сараями, плодовые деревья и огород с грядками. В идиллическом пейзаже присутствуют романтичные черты, присущие истокам, ага, глубинная Святая Русь.
На другой стороне улицы, на скамейке, слегка скрытой кустами, местные бабульки лузгают семечки и внимательно, по-партизански, наблюдают над приходом домой физрука. Только старая лохматая дворняга с радостью его встретила, чего не скажешь о супруге уважаемого учителя.
— Это кто? — с ужасом уставилась на матерящийся комок грязи Любка, законная, между прочим, жена Николая Фёдоровича, когда обнаружила в своём дворе двоих мужиков.
Всё-таки дотащил Никодим Викторович физрука к его дому. Язык, говорят, до Киева доведёт, и кто ищет, тот всегда найдёт. А что супруг немного вымазался, так, то ямы поселковые виноваты. Понарыли, понимаешь, ям да канав: ни пройти путнику, ни проехать.
— Это, не побоимся этого слова, ваш законный муж, — с обаятельной улыбкой заверил Любку молодой человек, крепко поддерживающий её драгоценного супруга. Супруг на ногах стоять не мог, мог висеть на руках незнакомого молодого человека и материться. — Это ваша законная половина, супруг, хозяин и самый ваш благоверный, ага. Выпимши он немного.
— А вы кто?
— А я не ваш муж, — открестился от Любки Никодим.
— Аааа… а где же он так нажрался? — Любка уже не сомневалась, что это матерящееся существо и есть её муж. Узнала по голосу.
— В школе, — выдал с потрохами собутыльника Никодим. — Ведь он учитель, понимать надо. Где же ему праздник отмечать, как не в школе. Святое дело — начало учебного года.
Любка ещё причитала на предмет, что где это видано, чтобы в школе так напиваться, чай школа не гараж и не подворотня, но Никодим уже не слушал её. Зачем слушать глупую бабу, которая не понимает широту и долготу мужской души. Вот чего, спрашивается, так верещать и лить слёзы. Ну, выпил кормилец немного, так домой же пошёл, а не закосил по девкам. А мог бы загулять по-рыхлому, например, в бане с девицами лёгкого поведения и триппер в дом принести. Чего ей, глупой бабе ещё надо, что она так громко кричит на самца и добытчика. Кричать не надо: у самца от крика голова может разболеться и он расстроится. А нервы не восстанавливаются, Климент Тимерязев это доказал. Вот зачем она громко верещит, что устроит благоверному знакомство с матерью неизвестного гражданина России по имени Кузьма? Вот же глупая баба — мужика ведь можно отмыть, и получишь в свои руки самца, как новенького. И не надо верещать, что познакомишь его с клизмой последней модели.
Никодиму совсем расхотелось слушать вопли разошедшейся Любки, и он отправился домой, в свой уютный флигель, подальше от этих воплей. Что он мог умного почерпнуть из Любкиных слов? Язык её беден и неинформативен. И как Якушев с такой дурой живёт? Ведь он высокоинтеллектуальный человек, учитель физкультуры, а жена дура.
Половина Жупеево видела, как молодой человек волок учителя физкультуры по всем колдобинам посёлка. Картина, в общем-то, привычна для поселкового люда. Немного необычными оказались лингвистические способности этой пьяной пары. Некоторые местные жители старались даже запомнить новые для них слова, произносимые этими двумя учителями, особенно, когда те влетали в яму или канаву.
Бабе Вале, хозяйке Никодима, тоже наябедничали, что её постоялец перемещается по посёлку в обнимку с Николаем Фёдоровичем, ибо упились два уважаемых учителя в дрова. Соседки с радостью донесли благую весть и сочувствовали бабе Вале: да, не повезло бабке с постояльцем. Оказался постоялец пьяницей подзаборным и матершинником. Ой, беда, беда. А ещё детей эти ироды учат. Куда мир катится? Как только Любка, эта святая женщина, с таким алкашом, как её Якушев, живёт?
Добрые соседки бабы Вали завсегда знали, кто в посёлке наркоман, кто алкаш, а кто представительница древнейшей профессии. Они коллегиально решали, кого в этом посёлке не надо любить.
Баба Валя опешила от такого сообщения соседок и заранее окрысилась на своего молодого постояльца. Она-то думала, что берёт в квартиранты приличного учителя, интеллигента, а тут пьянь голимая. Получается, запустила она к себе в огород самца полорогих парнокопытных, а не приличного человека. Поэтому баба Валя встала у калитки в позу фурии. Она хотела самолично встретить возмутителя спокойствия и отчехвостить, а может даже выгнать его на все пять сторон света. Зачем ей в своём дворе любоваться на пропойцу?
Вскоре возмутитель спокойствия подошёл к подбоченившейся бабе Вали. К её огромному изумлению он был абсолютно трезв, одет, как всегда прилично: ни пылинки, ни соринки. Туфли блестят, взгляд нормальный, лёгкая улыбка и ни грамма запаха перегара. Как так-то? Совершенно нормальный человек. Бабе Вали пришлось перестать метать молнии из глаз, ибо ситуация оказалась дурацкая. Как обвинять трезвого человека, что он напился?
— А говорят, что вы с Николаем Фёдоровичем, как следует, перебрали, — неуверенно произнесла баба Валя.
— Инсинуации. Люди, особенно чёрствые душою, много чего говорят, — спокойно ответил математик. — Это называется, не говорят, а судачат. Люди они такие. Любят нафантазировать с три короба, натуральной колбасой их не корми, а дай посудачить. Наше общество борется с пустословием и шушуканьем за спиной, но есть ещё отдельные личности, которые любят почесать языком, обмыть косточки ближнему, и растрезвонить какую-нибудь весть, которую норовят безбожно переврать. А что касается Николая Фёдоровича, то, скрывать не буду, чуть-чуть нарушил мужик спортивный режим. Так после работы и на свои. У кого поднимется нога пнуть
