Акройд и Каугилл». Почти каждую неделю гроссбух в конторе на Мэнор-роу пополнялся записями о новых заказчиках.
Благосостояние фирмы росло, состояния конкурентов уменьшались, и постепенно «Хэйг, Акройд и Каугилл» стали безусловными лидерами рынка. Закупщики из Джелонга[7] и Инверкаргилла[8], Порт-Элизабет[9] и Буэнос-Айреса теряли всякую надежду, когда представители «ХАК» предлагали свою цену. Заказы поступали со всего Западного райдинга, а также из Шотландии и других мест, и «ХАК» нередко скупали все наименования шерсти в торговых каталогах, а объем закупок превышал тридцать тысяч тюков.
После смерти Эдварда Хэйга на работу в фирму поступил его сын Майкл. Он унаследовал от отца деловую смекалку, а честолюбием, упорством и рвением не уступал самому Альберту. Майкл поступил учеником в цех контроля качества на Мэнор-роу под присмотром обоих партнеров, которые вовсе не собирались делать ему поблажек, несмотря на семейные связи, и вскоре Майкл зарекомендовал себя как способный, расторопный и старательный сотрудник.
Партнеры решили, что Майклу пойдет на пользу непосредственное знакомство с поставщиками, и составили пятилетний план. Год юноша провел в Южной Америке, затем год — в Южной Африке и по полтора года в Новой Зеландии и Австралии. Негласная договоренность подразумевала, что по возвращении на Мэнор-роу юноша продолжит обучение торговому делу под опытным руководством Альберта Каугилла. Успех фирмы всегда во многом зависел от планирования; в «Хэйг, Акройд и Каугилл» было не принято пускать дела на самотек и надеяться на авось.
Майкл Хэйг вернулся в Англию через неделю после рождения Сонни. Прежде чем выйти на работу, он провел тихий отпуск с матерью и сестрами в курортном доме, который миссис Хэйг купила по окончании траура. Курорт Грейндж-овер-Сэндз миссис Хэйг выбрала не за фешенебельность, а за безлюдность. Гавань тишины в суматошном мире, он находился в глухом уголке Камбрийского полуострова; с берега, обращенного к югу, открывался вид на залив Моркам. Идиллическое место для спокойного отдыха.
Вернувшись на Мэнор-роу, Майкл вскоре доказал, что партнеры не зря возлагали на него такие большие надежды.
Однажды в понедельник по возвращении с Биржи Филип Акройд вызвал Альберта в свой кабинет. Он велел зятю сесть, а сам присел на край стола.
— Мы с Эллен подумываем отойти от дел и начать вести более спокойную жизнь. И уже кое-что решили. Дом в Родоне мы продадим. Точнее, уже продали. В Брэдфорд я буду приезжать дважды в неделю в биржевые дни. Вы с Майклом вполне в состоянии управлять делами сами, мне необязательно находиться здесь каждый день.
— Где вы будете жить? — спросил Альберт.
— Мы купили новый дом в Скарборо. — Акройд достал из ящика брошюру строительной фирмы.
Альберт зачитал вслух:
— «Уэпоннесс-Парк — первоклассный жилой комплекс на южных утесах Скарборо. Тихая гавань для тех, кто мечтает сбежать от шумного города и насладиться многочисленными преимуществами нашего аристократического курорта».
Альберт взглянул на Филипа. Тот улыбнулся.
— Площадка для игры в крикет в десяти минутах от дома. Ближайшее поле для гольфа в Гантоне, но, говорят, скоро появится новое поближе к нам.
Поезд сбросил скорость, в окне замелькала платформа Маркет-стрит, а Альберт улыбнулся, вспоминая об их с Филипом разговоре. Потянулся, разминая затекшие мышцы, надел шляпу и пальто, сошел с поезда и отправился в горку по улицам Чипсайда, держа путь на Мэнор-роу.
* * *
В прошедшие два месяца до Альберта доходили слухи, что несколько влиятельных производителей шерсти из Западного райдинга ведут переговоры с правительствами Франции и Бельгии о поставках сукна для пошива военной формы. Вдобавок два крупнейших производителя сукна в Хаддерсфилде бились за контракты на экспорт своей продукции в Соединенные Штаты, стремительно укрепляя позиции на рынке.
И вот несколько дней назад стало известно, что слухи подтвердились. Торговые агенты «ХАК» наведались к заказчикам, и те, как принято было говорить в местных деловых кругах, «расчехлили чековые книжки».
Самым удачливым продавцом в компании считался Майкл Хэйг, и это не могло не радовать Альберта. Они с Филипом прочили его в партнеры не только из-за его происхождения, но и в силу его недюжинных способностей, и им было приятно видеть, что чутье их не подвело.
В один из самых удачных торговых дней с приятным чувством удовлетворения Альберт решил уйти из конторы пораньше. Быстро прогулявшись по Джон-стрит до угла Уайт-Эбби-роуд, он свернул на Лам-лейн и вскоре очутился на площади Пил-сквер. Тут, в том же доме номер пятьдесят шесть, который Альберт купил двадцать лет назад, по-прежнему жили его родители.
Сол и Эстер почти разменяли восьмой десяток. Годы нищеты, лишений и недоедания не прошли для них даром. В последние годы они жили в достатке, главным образом благодаря щедрому ежемесячному пособию, которое выплачивал им Альберт. Но тяготы прошлых лет не могли не сказаться на Каугиллах-старших. Обоих мучил артрит, и руки матери Альберта, изуродованные годами стирки, уборки и мытья посуды, уже не могли держать чашку так, как положено этикетом. Пальцы ее скрючились, суставы опухли, костяшки выпирали, и ей уже не удавалось сжать кулаки.
Что до отца Альберта, ноги его были настолько деформированы, точно он всю жизнь проездил на невидимой лошади. Выражаясь словами одного местного остряка, меж его колен могла бы пробежать свинья, и ничто бы ее не остановило. Всю жизнь Сол работал с шерстью, вдыхая содержащиеся в ней мельчайшие невидимые частицы, отчего к старости у него развился страшный астматический кашель, приступы которого было невозможно унять.
Впрочем, тяжелый труд в ткацкой мастерской остался позади, как и стирка для Эстер, которая теперь стирала лишь их собственную одежду. Увы, для многих хозяек того времени подработка стиркой чужого белья была суровой реальностью и повседневностью.
Несмотря на плачевное состояние здоровья, родители приветствовали сына в хорошем настроении, к которому примешивалось восхищение и почти благоговейный трепет, вызванный его неуклонно растущим благосостоянием. Справившись о Ханне, они принялись расспрашивать Альберта о здоровье и успехах любимых внуков. Сол признался, что жалеет лишь об одном — после переезда в Скарборо им предстояло реже видеться с «малышами».
— Они уже не малыши, — усмехнулся Альберт. — Что до ваших встреч, Ханна придумала, как все устроить. В доме по соседству с нашим — а точнее, на противоположном краю «полумесяца» — открылся гостевой дом. Вроде гостиницы, но попроще. Скарборо стал очень популярным курортом, количество отдыхающих растет, и гостевые дома открываются по всему городу. Ханна познакомилась с хозяевами этого дома, супружеской парой; это очень респектабельные люди. Мы вот что думаем: вы могли бы приезжать летом, когда дети будут возвращаться домой на каникулы, и жить в этом доме несколько недель. Гостевые комнаты в нашем особняке, увы, еще не готовы, иначе мы были бы рады принять вас. О расходах не волнуйтесь, я все оплачу. — Альберт улыбнулся. — Еще несколько таких дней, как сегодня, и вы сможете поселиться в «Гранд-отеле» на год.
Его
