Ознакомительная версия. Доступно 4 страниц из 17
билеты продавали за дневную порцию хлеба.
От улицы Плеханова, где находилась школа № 7, до улицы Ракова7, где стоял театр Музыкальной комедии, было всего десять минут пешком. Повезло! Это был единственный театр, который работал во время блокады, все остальные к концу 1941 года уже эвакуировались в тыл.
Марочка с Кирой Евгеньевной шли по проспекту 25-го Октября в сторону улицы Лассаля8, жмурясь от непривычно яркого солнца. Оно светило так ярко, что глазам было больно смотреть и в небо, и под ноги, где покрывалом лежал белый снег и искрился, отражая солнечные лучи. День казался таким радостным, почти что обычным воскресеньем, прямо как до войны. О реальности напомнил только труп неизвестного мужчины, который уже много дней лежал на углу Гостиного двора. Проходя мимо, Марочка отвернулась: когда же его уберут наконец…
У дверей театра Музкомедии было людно. Кто-то уверенно шел ко входу, кто-то стоял неподалёку и, притоптывая, кого-то ждал, кто-то нервно ходил туда-сюда вдоль фасада в надежде урвать лишний билетик. Кира с Марочкой вошли внутрь, хорошенько потопали ногами в холле, чтобы стряхнуть снег, и, минуя гардероб, стали подниматься по широкой, красивой лестнице. Валенки неслышно ступали по мраморным ступеням. В потоке таких же искателейпрекрасного мама с дочкой вошли в зрительный зал и стали пробираться к своим местам в партере.
Мара закрутила головой.
– Сколько здесь людей, мамочка! Даже больше, чем в нашей школьной столовой! Наверное, тут тыща человек!
Марочка уже успела отвыкнуть от такого скопления народа. В зале не было ни одного свободного места, а кое-где люди даже стояли. Странно было видеть в этих стенах людей в пальто, ватниках, шапках, валенках, пуховых платках и даже варежках. Температура в зале была почти такая же, как на улице – ниже нуля. Серые, изможденные лица, удивительно похожие друг на друга в тусклом электрическом свете, тихо и терпеливо смотрели на занавес в ожидании чуда, очередь
за которым занимали накануне с 4 утра.
Наконец над оркестровой ямой показалось седая голова дирижера Григория Вениаминовича Фурмана. Он коротко поклонился зрителям, развернулся к оркестру и, словно волшебник, взмахнул палочкой. И началась самая настоящая магия. В зал полилась воздушная, игривая музыка Штрауса, а спустя несколько минут занавес взмыл вверх и на сцене появилась Лидия Колесникова в лёгком платьице горничной Адель, а вслед за ней из-за кулис вышла и красотка Екатерина Брилль в образе Розалинды. Они играли и пели так беззаботно, как будто перед этим позавтракали горячей овсяной кашей с маслом, запив кофе с сахаром и закусив булочкой с джемом, как будто на улице стояла поздняя весна, как будто изо рта вместе со звуками арий не вырывался пар.
И Марочка, и весь зал вместе с ней забыли о пустом, поднывающем желудке и о бесконечном сковывающем холоде. Восемьсот человек разом переместились в особняк Генриха Айзенштайна и, не отрываясь, следили за лихими виражами его приключений. В зале было удивительно тихо. Зрители не смеялись над остроумными шутками, не хлопали после арий, чтобы поблагодарить артистов. Они благодарили молча – глазами.
Во втором акте Розалинда появилась в шикарном платье с глубоким декольте, и Марочка не могла оторвать взгляд от голых рук и вздымающейся груди Екатерины Брилль. Всё-таки как же несправедливо, что женщины вынуждены играть в таких лёгких, открытых платьях, а мужчины, вон, в пиджаках, из-под которых выглядывают ватники.
– Как же ей не холодно, мамочка? – не выдержала Мара.
– Тсс! Холодно, конечно!
– Но…
– Тсс!
Вдруг посреди диалога Розалинды и Генриха противно и страшно завизжала воздушная тревога, вернув одурманенных людей в реальность.
– Товарищи! Товарищи! – закричал дирижер. – Прошу вас без паники проследовать в бомбоубежище. Оно в соседнем здании Филармонии!
Впрочем, огромная толпа даже и не думала паниковать. За последние месяцы все так привыкли к воздушным тревогам, что прятаться в бомбоубежище стало совершенно рутинной обязанностью. Толпа нехотя встала и медленно потекла к выходу. Марочка ужасно расстроилась. Ну как же так, на самом интересном месте! Кира крепко держала дочку за руку, чтобы та не потерялась.
Удивительно, как быстро и легко огромная толпа из зрительного зала передислоцировалась (и даже поместилась!) в два небольших бомбоубежища. Внутри было тесно, темно, но даже чуточку теплее, чем в театре. И очень тихо. Никто не разговаривал, не шумел, даже, казалось, не двигался: все ждали.
Марочка обвела взглядом терявшееся в полумраке помещение. Прямо напротив сидели Екатерина Брилль и Лидия Колесникова. Грим на их лице, казавшийся таким красивым из зала, вблизи выглядел просто ужасно: грубо и вульгарно. Из-под длинных шуб странно выглядывал подол костюма в кружевах и оборках. Красивые причёски скрывали пуховые платки. Екатерина с Лидией, прислонившись друг к другу, устало смотрели в одну точку. Измождённые лица не выделялись бы ничем среди других, если б не почти клоунский грим. Марочка во все глаза рассматривала этих усталых, измученных богинь и испытывала смешанные чувства оттого, что они вот здесь, совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, и с ними можно было бы заговорить (конечно, если бы Марочка осмелилась!), но вблизи они оказались совсем не такими небожительницами. Неожиданно девочка открыла, что они обычные женщины, которые, как и все, голодают, как и все, замерзают, как и все, очень устали от этой бесконечной войны и очень ждут возвращения мирной жизни. Открытие было пугающим и успокаивающим одновременно.
Наконец воздушная тревога закончилась. Из бомбоубежища ручеёк потёк вспять, к большим стеклянным дверям театрального фойе. Буквально десять–пятнадцать минут – и зрители в зале сидели так же, как и до этого, как будто и не думали никуда отсюда уходить. Занавес взмыл вверх, и там уже стояла Розалинда в своём шикарном, декольтированном платье, кокетливо поводя обнажёнными плечами.
– Не сегодня, вы увидите меня без маски завтра, – обратилась она к Генриху Айзенштайну, возобновив диалог ровно в том месте, где его оборвал вой сирены. Грубо развеянное волшебство потихоньку снова начало обволакивать зал. Никто из зрителей так и не захлопал. Лишь в самом конце, на поклонах артистов, как будто по команде зрители встали и молча стояли несколько минут. И эти молчаливые минуты для артистов были дороже самых громких рукоплесканий.
Через два дня, 23 декабря, здание театра Музыкальной комедии было повреждено обстрелом. 24 декабря здесь сыграли последний спектакль – оперетту «Холопку», а 25 декабря труппа Музкомедии переехала в пустовавшее здание Александринского театра. Театр давал спектакли почти ежедневно на протяжении последующих двух лет. 27 января 1943 года спектакль «Продавец
Ознакомительная версия. Доступно 4 страниц из 17
