редко остававшихся трезвыми. Политзаключенные левого радикального направления должны были с зубовным скрежетом наблюдать за таким особым статусом “политических привилегированных”».
Сначала каждому заключенному выделили два помещения: жилое и спальню40. Мебель «камер» составляли железные кровати с матрацами и шерстяными одеялами, стол, два стула, шкаф и тумбочка41. Время, отведенное посетителю, составляло: от 20 до 30 минут — для ближайших родственников (в исключительных случаях — час), 15–20 минут — для друзей, 5—10 минут— для «прочих». Заключенные, желавшие принять посетителя, который, по мнению тюремных чиновников, мог вести антиправительственную пропаганду или призывать к нарушению тюремного режима42, не получали разрешения на свидание.
Желания Гитлера почти всегда исполнялись. Например, прокурор земельного суда округа Мюнхен I подписал разрешение на посещение 3 декабря 1923 года для Матэуса Хофмана, с пометкой: «На свидание можно привести овчарку Гитлера»43. Каждую неделю Гитлеру разрешалось принимать посетителей в течение 6 часов. «В экстренных случаях руководство тюрьмы могло» увеличить это время44. Иногда за день он принимал посетителей в течение более 6 часов, это были промышленники, бизнесмены, священники обеих конфессий, крестьяне, адвокаты, бывшие офицеры, профессора, художники, аристократы, издатели и редакторы, книготорговцы, просители, ищущие работу, «народные» политики и много женщин45.
«Национальные» политики и их представители, демонстрировавшие перед 8 ноября свое почтение, преданность и верность Гитлеру, теперь тоже не бросали его в беде. Приверженцы и члены партии, которые не могли навещать его в тюрьме, писали ему, присылали посылки46, просили его о покровительстве47 и заверяли всеми возможными способами, как высоко они его ценят, уважают и как им его недостает. Даже «независимые» теперь хотели получать у него советы48 — это те, кто считал себя «истинными немцами», но регулировал свои политические взгляды подобно экономичности автомобиля. Целый год Ландсберг был Меккой для горевших нетерпением правых радикалов и заклятых германских великодержавных националистов. «Важность» многих посетителей вызывала уважение даже у тюремной охраны, это тоже шло на пользу Гитлеру. По словам Отто Луркера, вахмистра тюремной охраны, «часто охране с трудом удавалось прервать… речь (Гитлера) во время встречи с посетителями. Если это удавалось, то Гитлер заканчивал… разговор и прощался»49.
А за стенами тюрьмы, снаружи, протекал процесс принудительного роспуска НСДАП и запрета газеты «Фёльки-шер Беобахтер» — именно по такой схеме, как этого хотел заключенный Гитлер. На то, что двух его самых близких и влиятельных друзей, Дитриха Эккарта50 и д-ра Эрвина фон Шойбнер-Рихтера (1884–1923)51, уже не было в живых, а Герман Геринг убежал за границу, где оставался до 1927 года, Гитлер уже не мог повлиять; но все, что произошло внутри партии (официально более несуществующей НСДАП) и по отношению к ней, в решающей степени теперь зависело от него52. Начались болезненные ссоры между Альфредом Розенбергом5-’, которому Гитлер передал руководство НСДАП, где осталось 55 787 членов54, Германом Эссером55, одним из важнейших людей в ближайшем окружении Гитлера с 1919 года, а также — находившимися на свободе Людендорфом и Грегором Штрассером (особенно между Эссером и Штрейхером — с одной стороны, и Розенбергом и Грегором Штрассером — с другой).
Соратники Гитлера без «вождя» оказались беспомощными, неспособными самостоятельно, целенаправленно и планово продолжать работу. Показательным свидетельством возникшей ситуации является «конфиденциальное» сообщение д-ра Адальберта Фолька о собрании национал-социалистических функционеров 20 июля 1924 года в Веймаре. Об этом собрании, проходившем в «Отеле Гогенцоллерн», приняло участие 80 национал-социалистов. На нем планировалось объединение нацистов с Партией свободы, в сообщении д-ра Фолька, выступавшего в качестве представителя так называемой директории56 Северогерманского союза, выбранной национал-социалистами Померании, Шлезвиг-Гольштейна, Большого Гамбурга, Восточного Ганновера, Южного Ганновера, Бремена с округом и части Вестфалии во время пребывания Гитлера в тюрьме, говорилось так: «Так как ожидали появления Людендорфа… Эссер заполнил время неприятными, действовавшими как взрывчатка высказываниями. Около 11 часов появился генерал Людендорф, к этому времени чувствовалось, что большинство собравшихся внутренне буквально подавлены. Председатель (собрания. — Примеч. авт.) г-н (Грегор. — Примеч. авт.) Штрассер, предоставил… слово Розенбергу, с недавних пор представлявшему Гитлера в Баварии; Розенберг зачитал длинный доклад… После доклада последовали оскорбительные выкрики в адрес Розенберга со стороны гг. Штрейхера и Эссера, на что… Розенберг протестовал, назвав эти обвинения “вульгарными”, но… Штрейхер грубым окриком оборвал его: “Вы вообще не имеете права меня оскорблять”’7. Людендорф, выступавший за слияние НСДАП и Партии свободы и за подчинение фракций — партии, и во время конференции неоднократно с возмущением объяснявший, что ему “после… того, что он услышал (ссоры. — Примеч. авт.)… стало тошно”’8, к замешательству Фолька, не счел необходимым порицать Штрейхера и Эссера59 за такое поведение… а также что-либо сказать по поводу… разрушающего надежды доклада г-на Розенберга (о его неутешительном опыте с Партией свободы. — Примеч. авт.)»60.
Для Гитлера, получавшего противоречивую информацию о процессах, проходивших за стенами тюрьмы, эти раздоры были более чем выгодны. Без него НСДАП не возродится. Так как он, будучи гражданином Австрии (до апреля 1925 года), не имел германского гражданства61, то он чувствовал угрозу своему положению в рамках «движения» уже оттого, что некоторые авторитетные члены НСДАП имели свои планы и в начале 1924 года пытались участвовать в выборах в рейхстаг и ландтаги в качестве представителей «прежней» НСДАП.
С 1919 года Гитлер считал ошибочным любое позитивное участие в парламентской деятельности и, более того, отвергал его как опасное для независимости НСДАП. «Национальные» политики и известные журналисты приветствовали его путч и твердо поддерживали его, такие высокопоставленные общественно-политические деятели, как Тирпиц и Людендорф, сохраняли контакты с ним и тем самым поднимали его политическую тактику на такой уровень, который был необходим ему и его партии, и не только в финансовом отношении. Например, в ноябре 1923 года Гитлер и его НСДАП, несмотря на катастрофическую инфляцию, имели в своем распоряжении 170 000 золотых марок62, которые не случайно были получены из рук таких именитых покровителей, как, например, принц фон Аренберг, брат фабриканта роялей Бернштейна, известные члены Баварского союза промышленников Генрих Класс и д-р Кулос, сторонники объединения Германии. Говоря о «толстосумах», оказавших финансовую поддержку Гитлеру в ноябре 1923 года, можно, в частности, назвать тайного советника Эмиля Кирдорфа, игравшего значительную роль в лагере сторонников объединения Германии, саксонского фабриканта кружев Мучмана, генерального консула Волга; рии Эдуарда Августа Шаррера и других влиятельных иностранцев, берлинскую компанию «Борзиг-Верке», «Даймлер- Верке» из Берлина и Штутгарта, фабрикантов из Штутгарта и Гейслингера Ремера и Беккера, Филиппа Матеса из Мюнхена и Р. Грундмана из дрезденской фирмы «Братья Клинге», берлинского фабриканта Рихарда Франка
