— Как видно, в этом доме экономят на всем, — заметил фрументарий, делая вид, что осушает серебряный кубок до дна. На самом деле он лишь пригубил вино и краем глаза наблюдал за хозяином.
— Ты голоден? — поинтересовался Элий.
— Нет, я наелся. Но…
— Тогда поговорим о Персии.
Подали фрукты, печенье и кофе. То, что подают кофе, Квинт тут же отметил. Он делил римлян на две категории: на тех, кто пьет кофе, и на тех, кто презирает этот напиток. Элий пил кофе. И это кое-что говорило о нем.
— Сначала уточним: я принят на службу?
— Да, ты принят, — Элий нетерпеливо завертел в руках пустую чашку, — с сегодняшнего числа. Раз сегодня ты здесь и говоришь о Персии.
— А вся предыдущая работа? Я ползал по пескам, ночевал в развалинах среди разложившихся трупов.
— За прошлое не платят, даже за настоящее не платят. Лишь за будущее. Я бы хотел оценить, сколько будущего в твоих словах.
Квинт понял, что большего выторговать не удастся.
— Можно один вопрос?
— По-моему, спрашиваю я.
— Один вопрос, — сделав вид, что не слышал замечания Цезаря, продолжал Квинт. — Почему тебя интересует Персия и совершенно не интересуют гении? Признаться, мне их жаль. У них была такая скотская должность — всю жизнь следить за одним-единственным человеком. Работенка похуже, чем у меня. Гении захотели повышения, а их наказали. Пожизненная ссылка на землю. И в итоге подлинная смерть. У них даже нет шансов отправиться в Тартар после смерти.
— Я не хочу говорить о гениях.
— Почему?
— Не хочу говорить о гениях с тобой…
— Почему?
— Ты сказал, что задашь только один вопрос…
— А знаешь, что все они — двойники, и каждый может выдать себя за своего бывшего покровителя? Недаром многие хотят провести поголовный тест на гениальность.
Квинт взял Элия за руку и повернул кисть ладонью к себе.
— Хочешь погадать по руке? — Элий странно улыбнулся.
— У гениев в линиях судьбы и жизни проступает платина. Разумеется, в крови ее легче разглядеть, но…
— Ты видел, сколько отметин у меня на теле? — перебил его Элий. — Так вот: на теле моего гения нет ни одной подобной. Думаю, мой фрументарий должен это знать. К тому же голоса у гениев хриплые, как будто простуженные. Так что совсем нетрудно отличить гения от человека.
— Но они знают все наши тайны, большие и малые. Все наши замыслы. Все наши грехи и преступления…
— Вернемся к событиям в Персии. Говори, что знаешь.
Квинт пожал плечами:
— Хорошо, поговорим о Персии. Экбатаны разграблены и лежат в руинах.
— Я читал об этом в «Акте диурне». Квинт усмехнулся. Он и не надеялся, что это известие произведет сильное впечатление.
— Сначала город сдался, но потом жителям стало невмоготу платить дань, и город восстал. Его взяли штурмом и стерли с лица земли.
— Я все это знаю. Что дальше? Как вооружены варвары? Сколько их?
— Это передовой отряд тысяч в сорок. Косматые низкорослые лошадки, причем необыкновенно выносливые, позволяют варварам совершать стремительные переходы. У каждого бойца лук со стрелами, кривая сабля, круглый щит. У некоторых есть ружья, которые гораздо старше своих владельцев.
— Куда придется новый удар монголов?
— Разве «Целий»[6]не доложил тебе об этом? — Слово «Целий» Квинт произнес с едва заметным оттенком брезгливости — так произносят его почти все римляне, мгновенно вспоминая неприступное здание на Целийском холме, оплетенное массивными арками, приземистое и тяжеловесное. Но странно было, что Квинт тоже кривил губы.
— Я хочу знать, что об этом знаешь ты.
— У меня есть важные бумаги. Где я их взял — профессиональная тайна. Могу сказать лишь, что один репортер заплатил за них жизнью. — Квинт неожиданно замолчал. — Еще утром хотел просить за них пятьдесят тысяч, но теперь отдам доклад даром. Через пару часов бумаги будут у тебя.
«Пройдоха? Или профессионал высокого класса?» Элий не знал, что и думать.
— Откуда такое бескорыстие?
— Ты мне платишь, и этого достаточно. Все говорят что Элий Цезарь честен. Я служу тебе и тоже должен быть честен.
В глазах Элия сверкнули странные огоньки.
— Честный проходимец! Интересно, как долго ты сможешь играть эту роль?
— Это не игра.
— Хорошо, ты будешь питаться сознанием своей честности. Судя по твоему замутненному взгляду, оно пьянит куда сильнее фалерна.
— Моя награда — твое одобрение, Цезарь. Прежде я думал, что главное — разнюхать побольше, ввязаться в крупную игру, запутать интригу, обдурить противника. Теперь я знаю, что главное — получить одобрение такого человека, как ты.
— Не надо мне льстить.
— Я не льщу.
— Тогда не переиграй. Себя и меня.
— Не желаешь узнать заодно новости из Рима? Из тех, что не торопятся опубликовать в «Акте диурне»? — Квинт разрезал янтарную грушу и теперь по кусочкам отправлял ее в рот.
— И каких же таких страшных тайн я не знаю? — Элий по новой своей привычке прикрыл глаза.
— Император вскоре женится. — Квинт выдержал паузу, наблюдая за Элием.
Цезарь не слишком встревожился, но глаза все же открыл.
— Руфин? Что ты болтаешь! Август женат тридцать лет, и еще не овдовел. Во всяком случае сегодня утром Августа была в добром здравии.
— Насколько мне известно, в полдень — тоже. Но через три дня он разведется. Уже все обговорено. Не пройдет месяца, как император женится вновь. Через какие-нибудь девять месяцев ты можешь потерять титул Цезаря и перспективу прибрать Империю к рукам.
— Лично я даже рад такой перспективе. Но что может быть хуже для Рима этой нелепой перемены Цезарей и прихода к власти малолетнего правителя? Одна из самых опасных ситуаций, особенно если родня будущей Августы честолюбива. Перед властолюбием женщины не может устоять ни одна система. Квинт усмехнулся:
— Ты вспомнил Ливию[7]? Признаться, я тоже. Оказывается, ты гораздо лучше разбираешься в политике, чем кажется на первый взгляд. Но почему ты не спрашиваешь, на ком Руфин женится? — Квинт сделал эффектную паузу, ожидая реплики Элия, но тот промолчал. Пришлось продолжить. — Сначала рассматривалась кандидатура Летиции Кар. Насколько я знаю, ты знаком с этой юной девицей?
