языков, И. Л. Голенищев-Кутузов, начальник шляхетского корпуса. К участию в работе Академии был приглашен также известный австрийский педагог Ф. И. Янкович де Мириево, возглавлявший работу по реформе школьного образования в России.
Протоколы собраний Российской Академии даже за первый год существования этого научного учреждения свидетельствуют, однако, что подавляющее число государственных чиновников, избранных в Академию, практической деятельностью в ее стенах не занимались. Например, обер-гофмейстер, сенатор И. П. Елагин присутствовал лишь на одном рабочем заседании — 28 октября 1783 г.
И, конечно же, в Академию вошли выдающиеся представители отечественной науки. Это они, «солдатские сыновья, дети низшего сельского духовенства и других неимущих групп населения», своим неутомимым трудом сделали все зависящее от них «… к украшению слова и к чистоте языка, особливо своего природного» [45, т. 7, с. 582].
Назовем их имена:
— Иван Иванович Лепехин — сын солдата Семеновского полка, ученик Ломоносова, академик, человек энциклопедических знаний, специалист в области ботаники и географии, экономики и статистики, член Вольного экономического и ряда зарубежных научных обществ;
— Степан Яковлевич Румовский — сын сельского священника, ученик Ломоносова, академик, специалист в области астрономии и ряда смежных наук;
— Алексей Протасьевич Протасов — сын солдата Семеновского полка, ученик Ломоносова, крупнейший анатом, доктор медицины;
— Семен Кириллович Котельников — сын солдата Преображенского полка, сподвижник Ломоносова, профессор математики, разносторонне образованный ученый;
— Антон Алексеевич Барсов — сын правщика Московской синодальной типографии, ученик В. К. Тредиаковского и М. В. Ломоносова, специалист в области русской филологии и ораторского искусства, профессор Московского университета;
— Николай Яковлевич Озерецковский — сын сельского священника, естествоиспытатель и путешественник, академик;
— Семен Ефимович Десницкий — сын сельского священника, правовед, профессор Московского университета.
В первый год деятельности Российской Академии в ее стенах активно работали также советники Е. Р. Дашковой по Петербургской Академии наук О. П. Козодавлев и В. А. Ушаков. Впоследствии состав членов Российской Академии пополнится русскими учеными — П. Б. Иноходцевым, В. М. Севергиным, Н. П. Соколовым, научные взгляды которых формировались под благотворным влиянием учеников М. В. Ломоносова.
Вскоре после открытия Российской Академии верховной властью были даны два указа:
первый указ обязывал генерал-прокурора Сената А. А. Вяземского дать распоряжение Монетному двору ежегодно изготовлять по утвержденному образцу 1000 серебряных жетонов и одной золотой медали[1]; второй указ утверждал ежегодный бюджет Академии в 6250 р. Этими указами завершился процесс организации Российской Академии.
Академические заседания проходили в конференц-зале Петербургской Академии наук или же в доме президента. Отсутствие постоянного помещения усложняло научные исследования. Дашкова обращается к правительству с просьбой ассигновать для этих целей необходимую сумму денег. Лишь в 1786 г. правительство выделило 26 000 р. Дом, находящийся в Московской части за Обуховым мостом по берегу реки Фонтанки, был приобретен у коммерческого советника Татаринова.
Рядом с домом Дашкова купила участок земли для закладки ботанического сада Петербургской Академии наук. Один из первых историков Санкт-Петербурга И.-Г. Георги писал: «Ботанический сад Петербургской Академии наук имеет в ширину 50, а в длину 170 сажень и простирается до слободы Семеновского полка. Ботанический сад имеет каменные теплицы в 34 сажени длины, также и два дома каменных» [22, с. 122].
Сразу же по приобретении дома Российская Академия приступила к его ремонту. Для этого было израсходовано 2670 р.
Душой всех начинаний в Академии была ее президент — Е. Р. Дашкова. «Лучшей порою для Российской Академии, — писал историк М. И. Сухомлинов, — было то время, когда во главе ее находилась Дашкова» [80, вып. 1, с. 37]. Руководя работой Академии, Дашкова вносила в ее деятельность порядок и доброжелательность. Занимая высокое общественное положение, она не позволяла себе ни малейшей грубости по отношению к ученым. О том, насколько она любила свое «детище» — Российскую Академию, свидетельствует тот факт, что за 12 лет президентства Дашкова приняла активное участие в 263 собраниях из 364. И если она не присутствовала на всех заседаниях, то исключительно по объективным причинам — болезнь, отсутствие в столице.
Последние годы управления Российской Академией были отравлены для Дашковой столкновением с Екатериной II и ее окружением. Положение статс-дамы обязывало княгиню присутствовать при дворе. Имея независимый характер, собственный взгляд на людей и происходящие события, Дашкова открыто высказывала свои суждения. Это не могло нравиться дворцовой камарилье, которая ждала только случая, чтобы наказать строптивую княгиню. Случай не заставил себя ждать.
В августовском номере «Российского театра» за 1793 г. Дашкова поместила трагедию Я. Б. Княжнина «Вадим Новгородский», которая, по мнению Екатерины II, была проникнута «заразой французской революции»; один из героев трагедии Княжнина — Пренест, раскрывая сущность самодержавия, говорит:
Какой герой в венце с пути не совратился?
Величья своего отравой упоен,
Кто не был из царей в порфире развращен?
Самодержавие — повсюду бед содетель.
Нетрудно понять, что для заточения Княжнина в тюрьму императрице достаточно было ознакомиться хотя бы с приведенным фрагментом трагедии.
Но ко времени первой публикации «Вадима Новгородского» автора уже не было в живых, и весь свой гнев Екатерина обрушила на издателя «Российского театра». Увидев Дашкову на одном из приемов во дворце, императрица сказала ей: «Вы распространяете произведения, опасные для меня и моей власти» и пригрозила сожжением всего тиража трагедии. Дашкова с гордостью ответила: «…мне не придется краснеть по этому случаю» [28* с. 223]. Не каждый придворный мог осмелиться разговаривать в таком тоне с императрицей.
Хотелось бы остановиться на одном, на первый взгляд, малозначительном факте биографии Дашковой, на который исследователи обычно не обращали внимания. Там же, в «Записках», Дашкова приводит свой разговор с генерал-прокурором Самойловым, который сообщил ей: «… императрица намекнула и на брошюру Радищева, говоря, что трагедия Княжнина является вторым опасным произведением, напечатанным в Академии», имея в виду, очевидно, опубликованное в 1789 г. «Житие Федора Васильевича Ушакова» (в «Сводном каталоге русской книги XVIII века» под номером 5798 отмечено: «Радищев А. Н. «Житие Федора Васильевича Ушакова» с приобщением некоторых его сочинений. Напечатано в СПб. императорской типографии в 1789 году» [77, т. 3, с. 6]. Здесь же воспроизведено факсимиле титульного листа книги). По словам Д. Д. Благого, «Житие Ушакова» заключает в себе «программу и проповедь революционного действия» [9, с. 565].
И действительно, разве не призывом к борьбе звучат, например, следующие строки «Жития»: «О вы, управляющие умами и волею народов властители, колико вы бываете часто кратко видны и близоруки, коликократно упускаете вы случай на пользу общую, утушая заквас, вздымающий сердце юности, на веки сделаете калекою» [69, с. 116].
После публикации Академией произведений, неугодных правительству Екатерины, отношения между нею и Дашковой резко ухудшаются. Последняя, сославшись на плохое здоровье, покидает Петербург и с 1794 г. живет в Москве в подмосковном имении Троицкое. Формально Дашкова числилась руководителем Российской Академии до 1796 г. Последний протокол заседания подписан ею 3 мая 1796 г.
