соблазнов.
— Ну, судя по всему, вы уже перестраховались. Так что давайте я сбегаю за круасанами, а вы мне за это расскажите почему не хотите замуж. Бартер, так сказать.
Таня засмеялась — Тогда ты расскажешь, почему женат.
— Разведен, — уточнил Ромео, улыбнувшись так лукаво, что его можно принять за шутку, отделаться от вопроса, не соврав.
— Ну, я пошел, то есть, побежал, пока ваши ножки еще не подогнулись от голода. — Парень и правда так думал, глядя на эти две «тени девушек» — на настоящих они не тянули: сероватые, тонкие и длинные, будто вытянутые.
Девочка-белочка Тамара сегодня с утра еще даже не присела. Она проспала на работу, в их огромной компании вход был с приложением пропуска к электронному сканеру, фиксирующему время прихода. И автоматически на стол руководства ложились сигналы при наличии трех опозданий. У Томы уже было одно.
Она влезла во всю вчерашнюю одежду, как обычно не попользовалась косметикой, сжевала на ходу орбит без сахара, а щетку с зубной пастой кинула в сумку. На работе выберет время почистить. Очень хотелось пить. Расчесаться не успела. И была недовольна собой и миром. Но выглядела со стороны при этом маленькой и очень пикантной девушкой со вздернутым носиком, чернющими глазами и по моде растрепанной шевелюрой. Спутанные волосы ниже плеч сегодня не было времени заколоть аккуратно и поэтому прическа была превосходной. И на ее летящую сквозь толпу фигурку невольно оборачивались парни. Лицо ее походило на звезду, блеснувшую сквозь серые тучи. Серого в ее гардеробе было много. Но самого гардероба — мало. Она и не собиралась никого соблазнять — в гробу она видела она эту семейную жизнь. У них в доме жили кроме измотанной вконец матери е семеро детей и отец, который еще троих нагулял в своем же селе на стороне. Именно потому, что не хотел спать дома, когда религиозная до фанатизма мать рожала очередной плод давно отцветшей любви. И потом возвращался в семью — ведь к тому моменту его новая любовница оказывала с животом до носа. Да и очередной законнорожденный младенец утихомиривался.
А Томочка была у мамы второй поле старшего брата, так что последних двух братишек она помогала матери нянчить. И зареклась иметь своих детей — доставали мальчишки ее так, что она, когда мать оставляла их на Тому и уходила на работу — закрывалась от братцев в родительской спальне, предоставляя хоть поубивать друг друга и дом поджечь — лишь бы они не прыгали у нее на голове и не рвали ей нервы, как струны.
В восемнадцать она уехала в Москву и домой приезжала как можно реже.
Она выучилась на курсах швей и поступила работать в ателье. Но там заказов было мало. И она перешла работать в компанию по импорту одежды для сетей супермаркетов — самых крупных. И тут преуспела в уговорах брать на реализацию те или иные вещи. Так что она весь день не сидела на месте, а часто срывалась по магазинам — убеждала и побеждала в основном женщин-закупщиц. С некоторыми из них иногда пила кофе. Но чаще ходила по магазинам еще и после того, как сделка завершалась. Она относилась к универмагам так, как иные люди к университетам. Тома не просто разглядывала витрины и манекены, но и записывала те тенденции, которые замечала в закупках, она примеряла что-то на себя — на ее маленький рост 155 сантиметров все было велико и несоразмерно в век, когда ценится рост. Поэтому она порой просто любовалась вещами, держа их на вытянутой руке вместе с вешалкой. Так ценители искусства смотрят на картины. И сам этот кондиционированный мир витрин и роскошных людей заставлял ее сердце сильно биться и почти до слез восторга думать о том, что она сбежала из домика в деревне и ей теперь так хорошо, что хоть свечку ставь в церкви Святому Николаю, потому что свое избавление от сельской и «идиллии» иначе как чудом она не считала.
И, конечно, Тамара очень боялась подпасть под чье-то обаяние и оказаться беременной. Так что вечера она проводила у телевизора — очень большого — его она купила на первые же сбережения, оставшиеся после съема квартиры. Она была счастлива в мире, где ни о ком не нужно было заботиться, никому не нужно готовить, ничего не придется стирать и гладить.
Но в этот день ей не повезло. Ее лохматость привлекла внимание Исаака Петрова. Огромный, вонючий, кудрявый и всклоченный он был так красив, что невозможно было на него не смотреть. Хоть и нюхать его тоже многим не под силу. Но Тамара-то и не такого «в хлеву» — так она именовала мысленно дом родной- нанюхалась.
Дезодорантами сама она пользовалась, конечно, но не духами. И потому синие, почти фиолетовые глаза и идеальный профиль, как и алые красивые губы Исаака ее просто потрясли, а вонь не оттолкнула, как остальных воздыхательниц красавца. И Тамара непроизвольно сближались с ним в «лесе из людей»: то обогнут кряжистый «дуб», то «сосну» в раскидистых игольчатых одеждах, то стройный «тополь». Близость их в вагоне метро становилась все теснее. И у Тамары стало горячо внизу живота. А у Исаака чуть ширинка на джинсах не расстегнулась от того, что девчонка эта, так похожая на Татьяну Самойлову — его любимую актрису старого кино — оказалась вблизи … всего, что на голову выше его …э-э «головки». В голове у него, будто захмелевшей, вдруг возникла и прокручивалась строка известной песенки: «Я у твоих ног, спасибо не говори…».
Но тут девушка будто очнулась — сердито отвела от него глаза и бросилась к выходу — чуть не проехала свою остановку. И опять ей с ней было по пути. Так они, поглядывая украдкой, вошли в одно здание и приложили свои пропуска, почти коснувшись друг друга локтями. И вышли из лифта на одном этаже! Почему она не видела его раньше?! Потому что раньше не опаздывала, а вот он частенько задерживался. Да и дел в бухгалтерии, где он царил, как какой-нибудь средневековый вонючий и волосаты князь тьмы у Томы никаких не было.
Петров же удивлялся своей реакции на едва видную сверху и вдали Дюймовочку. Когда взгляд случайно задержался на ней вдруг сердце «застрабило». Этот термин компьютерщиков, почему-то пришел ему в голову. И он стал двигаться в ее направлении, радуясь тому, что от него отшатываются люди, освобождая путь. И опомнился, когда оказался близко: он отлично понимал, что воняет. Хотя девки, которые к
