месту.
— Почему вы хотели встретиться со мной? — настаивает она.
— Я хочу, чтобы мы узнали друг друга получше, — говорю я ей. — Ты тоже этого хочешь, не так ли?
Густые темные ресницы смыкаются, когда она прищуривается, глядя на меня.
— Вы не будете контролировать сеансы.
— Думаешь, это ты все контролируешь? — спрашиваю я ее.
Я постукиваю тяжелым пальцем по столу, издавая глухой звук, который кажется необычайно громким в тесном пространстве.
Дрожь пробегает по ее стройному телу.
— Можешь сотрудничать со мной или можешь вернуться в свою камеру, — холодно говорит она.
Она сегодня упрямая. Пошла в наступление. Перешла на «ты».
Хотел бы я не быть прикованным к этому столу, и наказать за дерзкий тон.
Вместо этого я вынужден вести переговоры.
— Сотрудничество подразумевает взаимное соглашение, — отвечаю я.
— Что ты имеешь в виду?
— На нашей последней встрече ты отказалась отвечать на вопросы о себе. Как, по-твоему, мы сможем общаться друг с другом, строить отношения, если от меня ждут, что я все расскажу тебе, в то время как ты — закрытая книга?
— Необязательно быть лично знакомым со своим психологом, — говорит Клэр. — Так даже будет лучше.
— Кто сказал?
— Десятилетия клинических исследований, — язвительно отвечает она.
— Я не пишу диссертацию. Я сообщаю тебе свои условия.
Клэр обдумывает, ее мозг быстро работает за неподвижной маской лица.
— Хочешь обмен информацией? — говорит она. — Вопрос за вопрос?
Я киваю, подавляя улыбку.
— Верно.
Она легонько постукивает кончиком пальца по столу, бессознательно подражая мне. Потом говорит.
— Начнешь?
Ах. Мисс Найтингейл предпочитает играть черными?
— Конечно, — отвечаю я. — Что делала на свой день рождения?
Ее темные глаза скользят по моему лицу, и она начинает говорить:
— Как ты… — прежде чем оборвать себя.
Потребовался один звонок по незаконному мобильному телефону, чтобы получить базовую информацию о Клэр Найтингейл. Мой знакомый Юрий раскопает больше информации в выходные, но сейчас я уже в курсе, что Клэр получила награду за выдающиеся студенческие исследования в школе, что она живет в шикарной квартире, намного превышающей бюджет выпускника, и что ей исполнилось двадцать девять всего четыре дня назад.
— Родители устроили для меня вечеринку, — натянуто говорит она.
В ее тоне нет никакой теплоты. Никакой благодарности. И не думаю, что это из-за меня.
— Что делала на вечеринке?
— Это уже второй вопрос, — говорит она.
— Ну нет, только не это правило, я уверен, что у тебя тоже будут свои последующие уточнения после вопроса.
Она слегка поджимает губы, обдумывая, а затем соглашается.
— Мы играли в криббидж и покер.
— Ты любишь криббедж и покер?
— Не очень.
— Тогда зачем ты играла?
Она хмурится.
— А ты никогда не делаешь того, чего не хочешь?
— Не так часто… пока не оказался здесь.
Мы оба снова осознаем, где сидим, цепи на моих запястьях звенят. На мгновение эти элементы, казалось, растворились вокруг нас, стали бледными и туманными, но лицо Клэр выделялось в четких деталях. Теперь все стремительно возвращается в фокус.
— Моя очередь, — твердо говорит Клэр.
Я ожидаю, что она спросит о Рокси. Мой желудок сжимается в предвкушении.
Вместо этого Клэр говорит:
— Ты приехал в Пустошь, когда тебе было шестнадцать?
— Верно.
— Где ты жил раньше?
— В Москве.
— Откуда у тебя американское гражданство?
— Моя мать была американкой.
Клэр слегка откидывается на спинку стула, ее темные глаза скользят по моей неуклюжей фигуре.
— Какой она была? — спрашивает она.
Я уверен, ей интересно, что за женщина воспитала такого сына, как я. Она могла бы представить наркоманку, проститутку, стриптизершу…
Импульс исправить это предположение непреодолим.
— Она была шеф-кондитером, — говорю я. — Работала в ресторане, отмеченном звездой Мишлен. Ее выпечка была настоящим искусством. Она была образованной и вежливой. Прекрасно вписалась бы в твою вечеринку по случаю дня рождения, — я слегка улыбаюсь. — В отличие от меня.
Вижу любопытство на лице Клэр. Ей интересно, как такая женщина стала невестой одного из самых известных боссов Братвы в Пустоши.
Но это тема, которую я не хочу обсуждать.
Поэтому я грубо спрашиваю:
— А что насчет твоей матери?
Я уже сделал вывод, что у Клэр Найтингейл непростые отношения с родителями. Конечно же, она застыла как вкопанная, пытаясь ответить как можно более вежливо.
— Я полагаю, ее можно назвать светской львицей. Она входит в советы директоров нескольких благотворительных организаций. К тому же отличная теннисистка.
Бедняжка Клэр. У нее на лице написаны проблемы с мамой — возможно, и с папой тоже.
Время надавить на больное.
— В доме Найтингейл, должно быть, высокие запросы, — говорю я. — Маленькие богатые девочки не становятся врачами, если не пытаются произвести на кого-то впечатление. И все же это последнее место, где родители хотели бы видеть свою дочь. Возможно ли подчиняться и бунтовать одновременно?
Я наклоняюсь вперед на столе, цепи сдвигаются с шипящим звуком. Я сцепляю пальцы под подбородком, пристально наблюдая за Клэр.
— Чем занимается папа?
— Он банкир, — говорит Клэр бледными губами.
Она лжет.
Я оставляю это небольшое несоответствие для дальнейшего использования.
— Когда ты начал работать на своего отца? — требует Клэр.
— В детстве, — говорю я, и это правда. Мне было двенадцать лет, когда он впервые вложил мне в руку пистолет.
Я мог бы солгать Клэр в ответ на ее ложь, но, несмотря на все мои недостатки, все грехи, которые я совершил, у меня есть одна черта, которую я никогда не переступаю: я всегда держу свое слово. В плохом или хорошем смысле, но если я обещаю, то с таким же успехом можно выгравировать это на гребаных каменных табличках.
— Ты сказал, что не веришь в реабилитацию, — говорит Клэр. — Не думаешь, что люди могут измениться.
— Я знаю, что они не могут, — рычу я. — Лжецы лгут. Воры крадут. Игроки выбрасывают свои деньги на ветер. Природа человека — это его судьба.
— Откуда знаешь, что твоя природа — быть преступником, только потому, что ты родился в семье братвы? — спрашивает Клэр, ее проницательные темные глаза прикованы к моему лицу. — Что, если бы ты родился в моей семье? Разве ты не принял то, что тебя окружало? И, в конце концов, окружающая среда может измениться… обстоятельства меняются…
— Если бы мой отец был банкиром, — говорю я. — Тогда я не был бы собой. Все котята разных пород едят мышей.
— Ты ошибаешься, — говорит Клэр.
Ее противоречие вызывает у меня приятный трепет раздражения.
Мне нравится, что эта маленькая птичка спорит, как будто я не могу разорвать ее надвое, если она меня разозлит.
Но я не хочу разрывать Клэр надвое. Я хочу научить ее лучшим манерам.
Я хочу сжать ее… скрутить
