class="p1">— Ах, серьезно?
Он даже не потрудился ответить мне.
— Ты согласишься. И придешь на более раннюю смену. Тогда и увидимся.
Щелчок.
— Алло?
Линия оборвалась.
Я осторожно кладу телефон на тумбочку и, не моргая, смотрю в зеркало. Не знаю, мне просто угрожали или заманивали в ловушку. Но чую, у меня нет выбора.
Глава 3
Константин
Вернувшись в свою камеру, я долго думаю о мисс Найтингейл.
Тюрьма утомительна, поэтому простой акт зацикливания на другом человеке сам по себе неважное событие.
Тем не менее, я провожу необычно много времени, вспоминая конкретные детали ее личности. Пушистая бахрома ресниц и то, как они трепетали вверх-вниз, словно сигнал бедствия. Созвездие веснушек, которые она безуспешно пыталась замаскировать пудрой. Задыхающийся звук, который она издала, когда я схватил ее.
Так много звуков, издаваемых женщинами, по своей сути сексуальны, независимо от обстоятельств.
Иногда жестокие обстоятельства только делают их более сексуальными…
Я лежу на спине, мой член напрягается под тюремной робой, пока не встает торчком. Я подношу руку к лицу, вдыхая стойкий аромат духов Клэр, исходящий от моих пальцев.
Теперь мой член сильно пульсирует, каждый удар сердца отдается пульсом вплоть до головки.
Долгожданное отвлечение от глубокой депрессии, охватившей меня последние шесть месяцев.
Другой рукой я залезаю в штаны, нежно поглаживая член. Представляю, как тонкая, бледная рука Клэр обхватывает его, как ее пальцы едва прикасаются. Я представляю ее простые, накрашенные ногти, их нежный цвет и мягкость ее кожи, которую я ощутил, когда положил руку ей на горло.
Я представляю, как толкаю ее на колени. Почти вижу, как она смотрит на меня своими большими темными глазами. В основном испуганная, но с намеком на другое в взгляде… Любопытство… Очарование…
Я увидел это, когда мы встретились.
Она боится меня.
Но еще она заинтригована.
Она читала о таких мужчинах, как я, или, по крайней мере, думает, что читала.
Она решила работать с преступниками не просто так.
Она приходит в восторг от мысли, что может нам помочь. Реформировать.
Клэр вот-вот усвоит суровый урок.
Мне нельзя помочь, и меня нельзя изменить.
Клэр — это мягкая глина, бесформенная… Сама не знает, кто она на самом деле. Но я знаю…
Я ошибался, думая, что она оленёнок.
Чувствуя, как ее бешено бьющееся сердце бьется в груди, я понял, что она идеально соответствует своему имени[4] — маленькая птичка, которую легко поймать в ловушку, чтобы она не могла улететь…
Птица, которую можно поймать и обучить.
Из всех вещей, что я увидел в Клэр, больше всего меня заинтересовало то, что произошло после того, как она ушла.
Она не пожаловалась.
Что дает мне очень полезную информацию о докторе-борце.
Она может выглядеть лощеной и серьезной, непревзойденной хорошей девочкой, уверен, мисс Найтингейл не против нарушить правила. Особенно под давлением.
И так уж получилось, что я — гребаная Марианская впадина давления.
Я представляю, как говорю ей открыть рот. Как эти мягкие губы раздвинулись бы, и высунулся маленький розовый язычок…
Потом я бы просунул головку до упора ей в рот, моя рука запуталась в ее волосах, точно так же, как когда я схватил ее в той крошечной комнате. Я бы крепко держал ее, чтобы она не смогла убежать, и кончал бы ей в рот снова и снова…
Со стоном я извергаюсь в свою ладонь, представляя, как кончаю прямо в рот маленькой докторши.
Сперма вытекает рывком за рывком, удивительный объем накопился в моих яйцах за тот час, что я провел в ее присутствии.
Я лежу на спине, опустошенный, но не удовлетворенный, потому что хочу того, что представлял. Я хочу, чтобы Клэр встала передо мной на колени.
И начинаю планировать, как можно это сделать.
***
На следующее утро я провожу второй эксперимент.
Я использую свой единственный час вне одиночной камеры, чтобы разузнать о нашем новом психиатре. Узнаю номер ее телефона, домашний адрес, университет, который она окончила (конечно, Колумбийский, как я и предполагал), а также марку и модель ее машины.
А потом звоню ей.
Первая часть теста состоит в том, чтобы посмотреть, ответит ли она.
Вторая — закинуть удочку: отдать ей приказ. Простой, на первый взгляд безобидный.
Я скажу, чтобы она согласилась на утреннюю смену.
Она, вероятно, согласилась бы с моим телефонным звонком или без него.
Но хочу посмотреть, сделает ли она это после того, как я ей скажу.
Прибудет ли она в 11:00?
Или сообщит обо мне тюремным властям?
Мне нужно точно знать, как далеко готова зайти моя маленькая птичка.
Потому что, если ей любопытно…
Если она упрямая…
Если она придет клевать мои хлебные крошки…
Она окажется очень полезна.
***
Я часто думал, что не обладаю обычным спектром человеческих эмоций. Обычные переживания совершенно чужды мне. Я никогда не хотел надевать костюм на Хэллоуин, или посещать Диснейленд, нянчиться с детьми, или смотреть реалити-шоу.
Даже в ситуациях, которые должны вызывать сильные эмоции — например, когда я впервые нажал на курок пистолета, когда дуло было направлено в грудь мужчине, — я просто ничего не чувствовал.
Когда я реально испытываю эмоции, они такие же яркие и острые, как лезвие ножа. Это пронзает меня насквозь, не оставляя сомнений в том, что я чувствую.
Я слышу лязг открывающейся двери камеры и крики охранников:
— Рогов… прием у психолога.
И меня пронзает волна чистого, электрического возбуждения.
Она ждет меня.
И действительно, когда я снова вхожу в тесное серое офисное помещение, Клэр Найтингейл уже сидит, ее дорогой портфель стоит рядом со стулом, а папка из плотной бумаги расположена под идеальным углом 90 градусов к краю стола.
Она смотрит на меня смело, вызывающе.
Она пришла, чтобы вернуть свою силу.
Сегодня на ней темная рубашка на пуговицах и брюки. Она закрыта от запястья до горла и лодыжек, и все же это не такой простой наряд, как вчера — она пытается создать образ доминирования. Ее волосы собраны в хвост у основания шеи.
Как только я прикован к месту за столом, она говорит:
— Каково ваше намерение манипулировать временем нашей встречи? Звонить мне домой? Вы пытаетесь мне угрожать?
— Клэр, — говорю я. — Я бы никогда не пытался угрожать тебе. Я бы просто сделал это. И у тебя не было бы никаких сомнений.
Я вижу, как она вздрагивает при упоминании своего имени, хотя и пытается скрыть это.
Я прикован к столу, но она едва может шевелиться, мои глаза пригвождают ее к
