читатели, погрузившись в мир сказки, поднялись над повседневностью, увидели свою ограниченность, то, что мир, который так привычен, на самом деле полон таинственности.
Вполне очевиден смысл «Холодного сердца». «Лучше довольствоваться малым, чем обладать сокровищами и иметь холодное сердце!» – говорит Петер Мунк в конце сказки. Эта сказка, наверное, самая яркая из всего написанного Гауфом. Петер Мунк заключает договор со страшным Голландцем-Михелем, символизирующим в сказке нечистую силу, – он отдает ему свое живое сердце и получает взамен богатство, но сердце в его груди становится каменным. Петер делается жестоким, бессердечным ко всем, даже к родной матери. Под конец он убивает жену за то, что она подала нищему старику немного хлеба и вина. Но после этого с помощью Стеклянного Человечка он получает свое сердце обратно, раскаивается в содеянном, и его жена возвращается к нему живой и невредимой. Никакого религиозного смысла автор в произведение не вкладывает. Он сводит все к нравоучению. «Петер, ты был великим грешником. Деньги и безделье довели тебя до того, что сердце твое обратилось в камень и не знало больше ни радости, ни горя, ни раскаяния, ни милосердия». Как будто бы не было ни Голландца-Михеля, ни проданного сердца!
При этом Гауф наполняет эту историю таким леденящим ужасом, что ни о какой близости христианству и говорить не приходится. Когда Петер Мунк после убийства жены обвиняет во всем Стеклянного Человечка, мы становимся свидетелями следующей сцены: «Но не успел он это выговорить, как Стеклянный Человечек вырос и раздулся, сделался большим и широким, глаза у него стали величиною с тарелки, а рот превратился в раскаленную плавильную печь, из которой вырывалось пламя. Петер упал на колени и задрожал как осиновый лист – не помогло ему и его каменное сердце. Когтями коршуна вцепился лесной дух ему в затылок, перевернул его в воздухе, как ветер кружит сухой лист, и швырнул оземь так, что у него ребра затрещали».
Дети часто боятся сказок Гауфа, причем происходит это, даже если опускать в детских изданиях либо при чтении отдельные подробности или целые сцены. Общее тяжелое впечатление все равно не снимается. Сказки же, которые вызывают у детей страх, неприемлемы для детского чтения. Любопытно, что с последней мыслью был согласен сам Гауф.
Он считал вредными страшные рассказы, писал о том, что нельзя запугивать детей. Заслуживает внимания рассказ студента из «Шпессартской харчевни», которому явно сочувствует автор: «Я был веселым и живым мальчиком, может быть, даже несколько более беспокойным, чем этого хотелось моей кормилице. А она не знала другого средства заставить меня замолчать, как только пугать меня. Она рассказывала мне всякие страшные сказки о ведьмах и о злых духах, которые будто бы бродят по дому; и когда кошка поднимала возню на чердаке, она испуганно шептала мне: “Слышишь, сынок? Вот он опять ходит вверх и вниз по лестнице, – это мертвец! Голову свою он несет под мышкой, а глаза в голове горят как фонари; вместо пальцев у него когти, и если он кого поймает впотьмах, то непременно свернет ему голову”. <…>
Попадая в темную комнату, я зажмуривал глаза, – мне казалось, что сейчас мертвец подкрадется ко мне. Дошло до того, что я не соглашался один и без свечи выйти из комнаты, если снаружи было темно. <…> Но еще долгое время я не мог побороть в себе этот детский страх, а виновата в этом только моя глупая кормилица».
Стоит прислушаться к этому разумному предостережению писателя. Остается только сожалеть, что он сам его не услышал.
Э.Т.А. Гофман
Мир произведений Эрнста Теодора Амадея Гофмана (1776–1822) – страшный мир, лишенный радости и счастья, враждебный по отношению к человеку, мир больного, изломанного сознания, мир тьмы и хаоса, в котором нет Бога. Этот мир населен фантомами и призраками, в изображении которых Гофман, наверное, не знает себе равных в мировой литературе[7].
Друг писателя Юлиус Хитциг вспоминал: «Черта он поминал кстати и некстати, многое… в его произведениях проясняется благодаря такой вере. Его вечно преследовало предчувствие тайных ужасов, которые могут ворваться в его жизнь; двойников, всевозможных жутких призраков он в самом деле видел перед собою, описывая их». Известно, что часто Гофман по ночам, во время написания своих произведений, будил жену, чтобы ему не было так страшно. Свидетельство вполне красноречивое.
В сказках Гофмана размыта граница реальности. Обычное течение жизни может быть легко прервано из-за столкновения с миром таинственного. Любая, даже самая ничтожная, вещь может ввергнуть человека в череду загадочных приключений: рассыпанная корзина с яблоками («Золотой горшок»), выдернутая из земли спелая морковка («Королевская невеста»), купленная в магазине коробка с игрушками («Повелитель блох»).
Главные герои сказок Гофмана – это, как правило, люди необычные, странные, все они мечтатели, не понятые окружающими и чуждые действительности. В них есть тяга к чему-то чудесному, к тому, что выходит за пределы нормального мира, за рамки человеческого сознания. Поэтому их и ожидает встреча с неким другим, неземным миром. Но и потусторонний мир не является у писателя царством света и добра. В нем происходит постоянное сражение добрых и злых сил, в которое оказываются вовлечены и герои его сказок.
Причем добрые силы у Гофмана очень своеобразны. В «Золотом горшке», например, их представляет могущественный маг Саламандр, вынужденный прозябать среди людей под личиной архивариуса Линдгорста. В лучшем случае, у Гофмана добро эфемерно и почти беззащитно («Чудесное дитя»), в худшем – вообще не представлено («Песочный человек»).
Идеальный мир, по Гофману, также бывает призрачным и обманчивым, как и земной. В «Королевской невесте», например, девушка собирается выйти замуж за гнома, прельщенная прекрасными овощами, королевой которых она должна стать. Но вот что она видит в минуту прозрения вместо столь милых ее сердцу овощей: «Ив этой тине копошились и извивались уродливые жители земных недр. Жирные дождевые черви медленно сплетались друг с другом, в то время как похожие на жуков животные тяжело ползали, вытягивая короткие ножки; на спине у них сидели большие луковицы с уродливыми человеческими лицами, скалили зубы и косили мутные желтые глаза, стараясь запустить друг другу в длинные кривые носы когти, росшие у них возле самых ушей, и столкнуть в тину, меж тем как тощие, голые улитки, высовывая из болотной топи свои длинные рога, копошились друг на друге с отвратительной вялостью».
Обманчивость и земного, и потустороннего мира у Гофмана ведет к тому, что его герои, а вслед за ними и читатели, постепенно утрачивают чувство собственного «я». Границы сознания героев раздвигаются до такой
