время ты был
Броней, крепко охраняющей нас! —
так обращались алтайские шаманы к легендарному предку.
Разумеется, во времена Джунгарского ханства не было на Алтае ни Улалы (нынешний Горно-Алтайск), ни Онгудая, ни Улагана. Эти населенные пункты появились много позже, с переводом части алтайцев на полуоседлый образ жизни. «Собирая» в одном месте всех шаманов, рассказчик усиливает ощущение трагичности происходящего. Его симпатии явно не на стороне монгольского хана, которому подчинялись в начале XVIII века алтайские племена. Здесь защитниками и носителями традиционной культуры являются свои шаманы, и они, сообразно законам жанра, побеждают…
Но не все в истории алтайской культуры того времени можно объяснить одним только противостоянием своего и чужого. Взаимоотношения с западными монголами были много сложнее, неоднозначно и наследие джунгарского времени. Вспомним, что еще не так давно алтайцев называли ойротами, а само слово «ойрот» — это алтайское произношение монгольского «ойрат». Так именовались западно-монгольские племена в джунгарское время. Ойратский (или джунгарский) период истории остался в памяти народа не только как время угнетения, но и как период правления сильных и могущественных ханов. Именно они жгли шаманов и облагали народ непосильной данью, но они же остались в памяти алтайцев как владыки и богатыри. Появляется собирательный образ мифического Ойрот-хана, мудрого, строгого правителя алтайцев. В этом образе как бы реализовались надежды и чаяния народа на лучшее будущее, на обретение независимости, в фольклоре ожила память о былом велико Державин… Здесь перемешались и подлинные исторические факты, и мифы. И было в преданиях неясное до поры предчувствие возвращения хана — защитника народа. Долгие десятилетия вызревало оно. Легенды передавались из уст в уста, обрастали, подробностями, кочевали вместе с людьми по Алтаю…
В середине XVIII века политическая инициатива в Южной Сибири переходит к России. Как раз в это время было разгромлено китайскими войсками Джунгарское ханство и тысячи жителей Алтая бросились искать защиты у нового северного соседа. Началось установление новых политических границ, сосуществование двух различных миров: оседлого, земледельческого, православного — русского и кочевого, охотничьего, шаманистского — алтайского. История Алтая обрела с тех пор новое качество — стабильность политической ситуации.
Растеряв по просторам Азии своих близких и дальних родственников, вернувшись из плена и дальних походов, алтайские тюрки получили длительную передышку. Теперь на Алтае стали преобладать силы, постепенно «стягивающие» родственные этнические группы подспудно шла их консолидация. Возникали черты новой этнической общности — в XX веке этот народ осознает себя единым (хотя и сложным) целым.
Одной из характерных черт этнического самосознания современных алтайцев является его «многослойность». Каждый человек здесь осознает свою родовую принадлежность, а нередко он помнит, из какого рода были его бабушка и дедушка. Ребенок наследует род своего отца, и формально (по крайней мере сегодня) члены одного рода считаются кровными родственниками. Браки между людьми одного рода считаются предосудительными: так срабатывает механизм самозащиты, так на пути возможного кровосмесительного брака культура ставит непреодолимый «барьер». В действительности степень кровного родства членов одного рода (сеока) может сильно варьировать и далеко не всегда возникает опасность реального инцеста. Но — и в этом проявляется избыточность культурных установлений — традиционная идеология настаивает на своем. Итак, человек с детства усваивает, что с членами своего рода (Алмат, Иркут, Мундус и т. д.) его связывают узы близкого родства. И он знает, что его род, например Алмат, вместе с другими составляет общность более высокого порядка — теленгиты (теленгет-кижи). Это, скорее, территориальная группа, и роды, входящие в нее, связаны длительным проживанием на общей территории. На Алтае таковыми являются теленгиты, телеуты, алтай-кижи, тубалары, кумандинцы, челканцы. И наконец, у населения Алтая есть понимание того, что все перечисленные группы составляют алтайский народ. До недавних пор «пережитки» родового строя однозначно считали консервативными и даже реакционными чертами культуры. И все же, хотя алтайский сеок давно утратил черты экономического института, он продолжает играть важную роль в общей структуре этноса. Он не только усложняет ее (что важно само по себе, ибо сложная структура жизнеустойчива), но и привносит в жизнь человека важное ощущение своего места, включенности в родственные связи и отношения. Все это надежно и подтверждаемо и зиждется на естественно возникающих отношениях людей. Каждый род имеет свой собственный мифологический «фонд»: предания о предках и знаменитых родичах, свои родословные и т. д.
Замечено, что каждый народ своим мифотворчеством создает как бы вторую действительность, восполняющую однообразие и обыденность жизни. Свой вклад в «копилку» алтайской мифологии внесли все жители горной страны. Когда читаешь алтайские легенды, предания, эпические поэмы, то за многообразием персонажей и ситуаций угадывается главное действующее лицо. Это сам Алтай. Каким же он виден в зеркале мифа?
Так начинался мир
Миф о сотворении мира занимает особое место в духовном наследии народа. Это — точка отсчета, абсолютный нуль, начало начал. На этом фундаменте строится вся картина мироздания. Поэтому уже космогонический миф несет огромную смысловую нагрузку: его образы должны быть предельно простыми и в то же время чрезвычайно емкими. Ведь им предстоит выразить невыразимое, рассказать, как из ничего образовалось нечто. По плечу ли мифологическому сознанию такая задача? Ведь ему чужды представления о таких абстрактных понятиях, как бесконечность, абсолют… С другой стороны, люди не могли оставить без внимания вопрос: как же все это началось? То, что у мира было начало, подразумевалось всем строем архаичного мышления. Следовало лишь сформулировать свои неясные догадки, облечь их в слово, приближаясь к некоему инварианту — сложному в своей простоте. Масштабы и значимость этой работы общественного сознания трудно преувеличить: здесь мысль касалась самого сокровенного, начала начал.
Несколько предварительных замечаний. Миф о сотворении мира как первое событие помещался в какую-то неопределенную давность, не связанную с наличным бытием непрерывной хронологической шкалой. Между Первым утром мира и днем сегодняшним зияет временной провал, не заполненный событиями. Скорее, «начало» и «сегодня» соотносятся как причина и следствие. Все качества мира нынешнего были заданы, явлены в эпоху творения, каковая, следовательно, мыслится неким идеальным образцом. Но какова же «механика» сотворения мира?
Мысль древних аборигенов Алтая обходит главное Препятствие — вопрос о том, что же предшествовало акту творения, снимая непосильную для себя проблему описания абсолютного небытия. Во всех алтайских мифах эта проблема как бы вынесена за скобки: в момент, предшествующий акту творения, наличествует уже и творцы, и материал для будущего мира. Конечно, о времени «до» или «после» применительно к космогоническому мифу можно говорить лишь с долей условности — это такое состояние бытия, для которого неактуальны пространственно-временные характеристики, это условное состояние «до
