не гас.
И приходили те, кого не звали,
а тех, что ждали, не было как раз.
От оголенных лампочек и голых
стен и незавешенных окон,
от голосов, наигранно веселых,
хозяевам хотелось выйти вон
и все вернуть по-старому. Но деться
теперь им было некуда: вот тут
им приходилось жаться и вертеться
и приниматься за домашний труд.
Лифт не работал. Ящики с вещами
и книгами стояли на полу.
И все, кто их сегодня навещали,
накапливались всяк в своем углу.
Никто не думал уходить. Соседи
заглядывали, чтоб застрять на день.
О переезде, словно о победе,
высказывались все кому не лень.
И находились рюмки и стаканы:
и ждали, что дадут «на посошок»;
а бородач, пиита домотканый,
мешал с одесским петербургский слог.
На этом беззастенчивом примере
хозяин понял, что приговорен
к открытой жизни и к открытой двери
от новоселья до конца времен…
* * *
Наш дом когда-то стал
жемчужиной модерна.
Невиданный портал
был соткан беспримерно.
Эркеры и щитки,
нарядные пластроны,
лепные козырьки,
окружные балконы…
Казалось, это — блеф:
такой камин в подъезде;
и лифт, и барельеф,
казалось, не на месте;
и кто вам передаст
казавшуюся блажью,
немыслимую, — Бакст! —
мозаику лебяжью!
В рисунках допустив
два-три неясных знака,
господствовал мотив
раскрывшегося мака.
И увенчал весь дом, —
вот выдумал художник! —
воздетый над углом
торжественный кокошник…
Эклектика тогда,
как новость, прорывалась.
Искусство без стыда
с роскошеством встречалось.
Дом вглядывался вдаль,
прекрасный и бесстыжий,
и получил медаль
на выставке в Париже.
Литые ворота,
Швейцары налитые.
Ажурная мечта
о будущем России.
Селилось торжество
под ангелом парящим,
не зная ничего
о веке предстоящем…
…Ни ангел над углом,
ни всадник, ни наяда
не защитили дом
от смертного заряда,
от тифа и мышей,
от голода и пала,
от мелких алкашей
с Московского вокзала.
Отведал домик наш
и рваных труб, и фронта,
и треста «Лифтмонтаж»,
и черта, и ремонта.
В подъезде нет огня,
и в темноте знакомо
проходят сквозь меня
судьба и облик дома…
АКТЕРСКАЯ БИРЖА
(Отрывок)
…Узлов кружил по городам России,
свою судьбу испытывать готов,
а я его дороги холостые
по карте метил с помощью флажков.
Он и меня сбивал на переходы,
но у меня— семья, отцовский дом.
И как актеру требовать свободы?
Наш выбор — между нею и трудом…
Но всякий раз при новом переезде
и перед тем, как посетить Москву
(то место, где велись торги о месте,
я по старинке биржей назову,
здесь, на московской бирже, люди сцены
прохаживались с видом гордецов,
надеясь на крутые перемены
в судьбе от перемены городов;
здесь административная прослойка
и режиссура находила тех,
кто мог репертуаром хвастать бойко
и был смазлив и обещал успех;
кто мог предстать любовником и фатом,
субреткой, героиней, инженю…
Конечно, труппу составляет фатум
но я умельцам долю сохраню…
Здесь, тонким гримом освежив мордашку,
могла актриса форму показать;
здесь подбирали падшего «Аркашку»,
мечтающего прочно «завязать»;
здесь составляли новые сезоны,
столичной сцене нанеся визит,
и поцелуи, вытеснив поклоны,
звучали вслух и ставились на вид;
здесь, чувствуя себя как на Голгофе,
Узлов случался в шляпе набекрень,
чтоб, рюмку коньяка да чашку кофе
заказывая впрок на целый день,
вновь о таганской толковать работе
пред тем, как унестись в другую даль…
Теперь в Москве вы биржи не найдете.
Всё — письма, бюрократия… А жаль…)
Так вот, пред тем, как залететь в столицу,
он заезжал на родину и здесь
к нам за кулисы шел определиться:
не захотят или почтут за честь?..
* * *
Актерское наследство:
сто карточек в ролях;
дневник — и самоедство,
и похвальба, и страх;
сто вырезок газетных
да именной брегет.
Вот только прав наследных
ни у кого и нет…
* * *
Лицедейское призванье,
не сжимай меня в горсти,
отпусти на покаянье,
хоть до смерти отпусти!
Кем-то стать, дразнить кого-то,
наводить другую бровь,
гонит рабская забота
или крепостная кровь.
Что за бабье вожделенье —
вновь под нищенский залог
лезть в чужое облаченье
да кусать чужой кусок?
Сколько ж мучиться до рвоты,
разрываться пополам,
если я не взят в работы,
не пришелся к кандалам?
Лицедейское призванье,
вечной каторги печать,
что ты — божье наказанье
или божья благодать?..
* * *
Когда играешь короля,
и за тобой — твоя земля,
и ты един в трех лицах, —
подумай о границах…
Когда играешь короля,
