class="p1">— О многом, — ответил я. — В основном — осуждали империалистическую политику капиталистических стран, но это я помню смутно. А, да! Что я помню хорошо — она воскликнула «какой большой». Дальше было много «ах» и «еще». И, наконец «и это — все?»
— Не складывается у нас с тобой разговор, — покачал головой чекист.
Погремев коробкой «Москвы», как детской погремушкой, москвич достал сигару и медленно, с наслаждением, втянул носом запах табака. Климов, так и не дождавшись распоряжений начальства, решил проявить инициативу и резко ткнул меня кулаком в живот.
— Сука! — прошипел я.
Можно же как-то по-человечески! Налили бы стопочку, дали закусить, сигарету — и дело бы пошло! Зачем так-то?
— Повторить вопрос?
— Не надо… — процедил я сквозь зубы. — Девчонка была убеждена, что ее отца убили. И считала, что кто-то пытается убить ее.
— Что еще?
— Вероятнее всего, убить ее пытается тот же, кто убил и генерала.
— Умозаключение, достойное Шерлока Холмса, — криво усмехнулся худощавый. — Еще?
Я не вполне разобрался, кому было адресовано это «еще» — мне или Климову. Касательно тех многих «еще», что звучали ночью, сомнений не было. А здесь — были. И, похоже, не у меня одного. Крепыш решил перестраховаться и кулак прилетел снова, в то же место.
— Больше — ничего! А… хотела нанять меня для охраны.
— А про заговоры, шпионов — говорила что-то?
— Нет, — протянул я. — Такого точно не было. Слышь, подполковник, что вообще, происходит?
На лице неназванного сотрудника МГБ на секунду появилось удивление. Впрочем, всего на секунду. После вернулось все то же непроницаемое выражение. Я, порой, гадаю. Это их физиономии на ксивы фотографируют, или — наоборот, подбирают морды под те, ГОСТовские карточки, что уже вклеены в корочки? Настолько они безлики, невзрачны, лишенные индивидуальности, похожи друг на друга, как капли воды в стакане.
— Как звание мое угадал?
— Дурак бы не догадался…
— Ладно, Котов. Забудь все, что ты здесь слышал. Это тебе не секретные архивы царской охранки — дело гораздо серьезнее. Ты про наш разговор не то, чтобы вслух кому рассказывать — даже думать забудь. А если захочешь подумать — подумай десять раз, стоит ли тебе про это думать. А теперь — все, приехали. Конечная.
— Так мы же никуда и не ехали, — возразил я.
— Видишь, как тебе повезло! — усмехнулся подполковник. — Никуда не ехали, а ты уже приехал! Вали давай, пока ударник тебе не помог.
— Ударник? Ха! Смешно! — оценил я шутку. — Постой! А Вальтер? Мой Вальтер мне вернут?
— Я б на это не слишком надеялся…
Климов распахнул дверь и вытолкнул меня на влажный, пропитавшийся сыростью асфальт, продолжающий мокнуть под почти невидимым дождем. Рядом звякнул ключ от наручников и тут же булькнул, отскочив в лужу.
Водитель. догадавшись, что беседа закончена, заторопился обратно, под теплую крышу казенного автомобиля и я не мог винить его в этом. Сам бы не вылезал, будь моя воля.
— Славик!— окликнул я парня. — Угостишь сигаретой?
— Э… нет, не курю, — растерялся шофер.
Так я и думал. Смачно харкнув смрадным дымом, ЗИМ покатил прочь, плавно покачиваясь на мостовой. Я, выудив ключ со дна лужи, отворил наручники и прибрал трофей в карман. Сдам в скупке, или, на крайняк, в металлолом. Пусть и копейки, но все равно — деньги!
Промозглый влажный воздух забрался под пиджак, холодя ушибы. Я похлопал себя руками, немного согреваясь, и втянул голову. Конечно, захватить из конторы шляпу никто и не подумал! Так-то органы проявляют заботу о простом советском человеке!
Чекисты тоже сволочи! Могли бы до конторы подбросить. Теперь переться через весь Чикагинск! Нащупав в кармане несколько монет, я пересчитал мелочь и направился на трамвайную остановку.
Через четверть часа ожидания, когда я успел насквозь продрогнуть, из-за поворота вынырнула желто-красная одноглазая гусеница. Могло показаться, что она не едет по рельсам, а пожирает их, запихивая пути в бездонную глотку.
В это время дня в вагоне было практически пусто. Опустив три копейки в прорезь автомата, я дернул ручку, заставляя прибор высунуть бумажный язык. Спрятав билетик в рукав, я сел на жесткую деревянную скамью и циклопическое чудовище, звякнув звонком, тронулось с места, унося меня в своей утробе на окраину Чикагинска.
Тусклая лампа мерцала над головой. И непонятно — или это лампа мигает в такт раскачивающемуся вагону, или сам вагон раскачивается в такт лампе. Сырой воздух продирал до самых печенок, когда трамвай замирал на очередной безымянной остановке, отворяя двери и впуская сквозняк.
Люди не входили и не выходили. Складывалось ощущение, что это сам механизм останавливался, сделать затяжку вонючим смогом большого города. Или, он надеялся, что вагоновожатый забудется и выйдет, даровав трамваю свободу, чтобы тот свалил в сухое и теплое депо, греть жестяные бока вместе другими трамваями и трамваихами? Интересно, а у них получатся после этого маленькие трамвайчики?
Вот оно! Внезапно на меня снизошло озарение. Конечно — получатся! А не то откуда берутся игрушечные трамваи в «Детском мире»?
Я сошел за остановку до конторы и сразу нырнул в пьяное тепло «Магнолии». Лишь здесь, в родном баре, меня понимали. Лишь здесь радовались моего появлению.
Маша — миловидная кудрявая шатенка в кружевном фартуке, отвлеклась от протирания пивной кружки и, привычным, столь знакомым движением сдув кудри со лба, уперла кулаки в бока.
— Юра? — удивилась она. — Вот не ждала увидеть тебя раньше полудня!
— Да, я сегодня, знаешь ли, проснулся пораньше, чтобы успеть накидаться до обеда. Накапай мне соточку водочки и дай чего-нибудь пожевать… вон, бутерброд с докторской.
— Извини, Котов, — внезапно официальным тоном произнесла девушка. — Заведующая запретила наливать тебе в долг.
— Да я рассчитаюсь! — клятвенно заверил я. — Вот тебе зуб! Даже два дам! А хочешь — три?
— Возвращайся, когда вставишь хотя бы один золотой зуб. Тогда и поговорим.
— Ты меня обижаешь, — нахмурился я. — Не может такая красивая девушка быть такой бездушной!
— Котов, лесть тебе не поможет, — улыбнулась она, чуть оттаяв.
— А как же пролетарская солидарность?
— А как же норма прибыли? — парировала Маша. — Не выдам норму — меня заведующая премии лишит! В прошлом месяце со скрипом прошла. Нет, Котов. И не уговаривай.
— Не по-нашему это, — вздохнул я. — Не по-советски…
— Так я и знала! — раздался звонкий голос из-за спины.
В утреннюю тишину бара, нарушая спокойное умиротворение храма алкоголя, ворвалась Даша — моя секретарша.
Как всегда — безупречно одета. В черной юбке-карандаше, белой блузке, галстуке-банте и
