песенка кончилась.
— Пожалуйста, — ответил тот же голос. — Теперь взгляните, старина, стоит ли рядом с вашей телефонной будкой белый открытый «мазаратти»?
Он оглянулся. Рядом с телефонной будкой действительно стоял белый открытый «мазаратти», а за рулем была девушка. Да уж конечно, девушка там была за рулем. Именно девушка должна была появиться сейчас по закону ТАП, и она появилась.
— Садитесь, — сказал голос в трубке.
— Эй, мэн, садись! — сказала девушка.
«Мазаратти» всхрапнул, и не прошло и двух минут, как наш Москвич оказался в ночном потоке на Санта-Моника-фривэй. Кое-кто в Городе Ангелов, видно, не боялся дорожных патрулей. В частности, девица на «мазаратти». Переносясь из ряда в ряд, подрезая носы равномерно катящим средним американцам, она не прикасалась к тормозам и не снижала скорость за отметку семьдесят миль в час.
Руль она держала одной лишь левой рукой, а правой между тем сворачивала на сиденье какую-то самокрутку, нечто вроде «козьей ножки» с зеленым табачком.
— Мэн, огня! — коротко приказала она.
— Куда мы едем? — спросил Москвич, протягивая зажигалку.
— Man, are you groovy? — Девица, морща носик, блаженно затягивалась.
— Что такое groovy? — недоумевал Москвич. — Что означает это слово?
— Ничего не означает, — сказала драйверша. — Я просто спрашиваю: you man — ты груви или не груви?
— Yes, I am groovy, — кивнул Москвич.
— Тяни.
Слюнявая сигаретка-самокрутка влезла ему в рот.
— Куда мы едем? — повторил он свой первый вопрос.
— В Топанга-каньон…
Москвич почувствовал некоторое головокружение и в связи с этим головокружением как бы подбоченился в кресле.
— You girl! — сказал он в предложенном стиле. — А ты груви?
Девушка захохотала и вырвала у него изо рта чинарик.
Санта-Моника-фривэй кончался тоннелем, и там машины уже еле ползли, образовался «джем», автомобильная пробка. Трудно сказать, каким образом они за одну секунду проскочили этот забитый тоннель — ведь не по воздуху же! — но вот они уже неслись по Тихоокеанскому вдоль белеющих в темноте пляжей под обрывами Палисадов.
Он не успел заметить, когда и где у них появился эскорт. Теперь три средневековых рыцаря на мотоциклах «хонда» сопровождали их: один мчался впереди, второй сбоку, третий сзади. Черные, вороненой стали доспехи закрывали их тела, на головах шлемы, похожие на полированные черные шары. Лиц не видно.
«Мафия! — догадался наконец Москвич. — Я в руках мафии. Вот она, подпольная преступная Америка. В первый же день я попал в лапы „Коза Ностра“. Однако зачем я им? Для чего мафии нужен отнюдь не богатый Москвич, без особенных прав на американское жительство, с блохой на поводке? А вдруг еще укокошат? Это будет глупо, довольно-таки глупо. А в то же время — быть в Америке и не побывать в руках мафии? Тоже довольно нелепо. Пожалуй, мне повезло — я в руках мафии!»
В Топанга-каньоне было темно и пустынно. Узкая асфальтовая дорога забирала все выше и выше, виясь серпантином между заборами неосвещенных вилл. Мотоциклисты как появились, так и пропали — незаметно. Молоденькая драйверша стала почему-то серьезной, на Москвича не смотрела и на вопросы не отвечала.
А скорость между тем все увеличивалась. Головокружение тоже. И на одном из немыслимых виражей Москвич спел своей спутнице короткий дифирамб:
— Ю или ты! Ты ангел или энджел? Ты, возникающая из городской пены на белом гребешке «мазаратти»! Если ты богиня любви, то у тебя слишком цепкие руки! Если ты ангел, то ангел ада!
Она даже бровью не повела, но только усмехнулась. Через секунду Москвич смог оценить эластичность тормозов знаменитого спортивного автомобиля, когда они с ходу влетели под навес маленького гаража и остановились как вкопанные.
Он ждал, что ему свяжут руки, а на голову наденут черный мешок, но его просто пригласили войти в дом.
Открылись двери, шум многих голосов, смех, музыка вместе с полосой яркого света пролились в темный каньон и отпечатались на базальтовой скале тенью хозяина.
Хозяин стоял на пороге: седые длинные волосы до плеч, бусы из акульих зубов на груди, вышитая рубашка, джинсы, старый стройный хозяин.
— Some enchanted evening, — сказал или пропел он знакомым уже Москвичу баритоном, — you may see a stranger across the crowded room…[16] Заходите, дружище!
Москвичу уже было море по колено. Он смело вошел в дом, в гнездо калифорнийской мафии, и тут же включился в общую беседу. Разговор, разумеется, шел о русской литературе.
— Вам нравится поэзия акмеистов? — спросила Москвича высокая худая то ли профессорша, то ли гангстерша, то ли цыганка. Спросила, преподнося ему бокал мартини и чуть помешивая в бокале своим великолепным длинным пальцем, должно быть с целью растворить красивый, но, по всей вероятности, далеко не безвредный кристалл.
— Да, нравится. Конечно, нравится, — ответил Москвич, принимая бокал.
— Какие чудесные плоды принес миру «серебряный век»! — сказал Москвичу атлетически сложенный гангстер в профессорских очках и в желтой рубашке клуба «Медведи».
— Еще бы, «серебряный век»! Серебряные плоды! — согласился Москвич, попивая отравленный, но вкусный мартини.
— Я, знаете ли, раньше работал с бриллиантами, а сейчас специалист по «серебряному веку», — сказал сухонький улыбчивый мафиози, постукивая друг о дружку модными в этом сезоне голландскими башмаками.
— Простите, господа, но кто из вас вчера в одиннадцать тридцать пять ночи упал на Вествуд-бульваре? — обратился ко всему обществу Москвич.
Как будто бомба-пластик-шутиха разорвалась. Мгновенно стихли все разговоры. Знатоки «серебряного века» отпрянули от вновь прибывшего. Все гости, а их было в холле не менее тридцати, теперь молча смотрели на него. С тихим скрипом начала открываться дверь на террасу, за которой в прозрачной черноте угадывалась пропасть, а на дне, в теснине, зеркально отсвечивала змейка-река.
Во взглядах, устремленных на него, Москвич не прочел никакого особенного выражения, но тем не менее он понял, что дальнейшие вопросы неуместны.
За исключением одного вопроса, который он и задал:
— Что будет со мной?
— Это зависит только от вас, дружище, — мягко сказал хозяин и чуточку пропел: — Come dance with me, come play with me…[17]
— Пока, эврибоди! — весело (эдакий, мол, сорвиголова!) сказал Москвич и зашагал туда, куда приглашал его хозяин, к маленькой дверце, за которой, конечно же, угадывалась лесенка вниз.
— Пока, — сказали ему на прощанье «эврибоди». — Take care[18], Москвич!
«Какая насмешка, экий сарказм! — подумал Москвич. — Я, кажется, в царстве мемозовского „черного юмора…“»
То ли зеленый табачок, то ли кристальчик, растворенный в мартини, а скорее всего самый дух уже начавшегося американского приключения действительно чрезвычайно взвинтил нашего Москвича, эту кабинетную крысу, книжного червя, человека в футляре, и некое юношеское ковбойство струйками пробегало теперь по его кровотоку, по лимфатической и нервной системам и так
