Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
рядом с ним. Он думал, она извинится. Но как он ее плохо знал еще.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она, пьяно заикаясь.
— Твоими молитвами.
— Что?
— Блядь ты, вот что.
— Да, блядь… — спокойно согласилась она, разматываясь из полотенца.
— Зачем ты сказала Патрише о том, что… — тут он запнулся, — что я тебя не удовлетворяю? Что у нас с тобой плохо получается в постели?
— А что, разве у нас хо… (икнула) получается?
— Пусть так, но зачем выносить нашу постель на улицу. Плюс ты виновата в том, что плохо получается, в такой же степени, как и я.
— Мож быть, — сократила она фразу.
— Нужно было объявить Патрише и об этом. Доносить — так доносить все.
— Ага, — согласилась она равнодушно и, потянувшись к джойнту, мягко упала с постели. Замедленно упала, вначале нога, потом зад, другая нога и локти.
Писатель с отвращением подумал, что Наташка абсолютно пьяна и что Патриша не удержится, конечно, и расскажет коллегам об эпизоде в джакузи. Его мужская репутация в академических кругах безнадежно разрушена.
— Пизда! — сказал он.
— Га-га-га! — засмеялась она, забираясь обратно в постель.
Наблюдая за тем, как она неуклюже-пьяно тащит свой зад, писатель ощутил прилив настоящей ненависти к ней и, напав на нее сзади, втиснул в пьяное существо член. Он ебал ее с ненавистью до самого калифорнийского рассвета, и так как гостевая комната находилась напротив спальни хозяйки, то, вне сомнения, стоны и вскрики пьяной были слышны профессорше и достаточным образом восстановили только что разрушенную репутацию писателя в академических кругах.
Наутро он не выбросил ее из своей жизни, как себе обещал. Он решил поглядеть на ее поведение. Они даже остались у профессорши еще на один день и одну ночь. Хотя писатель чувствовал себя еще более скверно, обливался холодным потом и его качало, к ночи они опять забрались в джакузи, и он пил водку, чтобы не умереть и дожить до следующей лекции в другом университете.
Порнолюди
Проделав тур по северным калифорнийским университетам без Наташки, писатель вернулся в Лос-Анджелес, и она встречала его в аэропорту.
В тот же день, в открытом ресторанчике на Венис-Бич (солнце тотчас заставило запотеть графин с белым вином), писатель предложил сидящей против него женщине отправиться вместе с ним в Париж.
— Я — бедный, — сказал писатель. — Я опубликовал только две книги в переводе на французский, и платят мне за книги пока еще немного. Но хватает, чтобы оплачивать меблированную квартиру в Марэ и покупать сыр и вино. Я предлагаю вам поехать со мной в Париж. Хотите?
Мимо катились на роликах черные и белые атлеты в трусах, провозя лоснящиеся кокосовым маслом и потом тела. Из-под ближней пальмы бил барабан.
Октябрьский, тихо плескался Великий океан в полусотне метров, раскачивались брюки и тишот на вешалках, выставленных на пляж из соседнего с рестораном магазина. Прошел маленький бородатый хиппи в шортах с кривыми ногами, очень похожий на Чарльза Мэнсона. Наташа улыбалась и вертела в пальцах пустой бокал. Совсем недавно она призналась Лимонову, что ей тогда очень хотелось выпить, а писатель, еще не подозревавший о неумеренно пылкой любви Наташи к вину, наливал все больше себе. Он знал о своей любви к вину и особенно к принятию вина совместно с принятием солнечных ванн.
— Несколько неожиданное приглашение, — сказала она.
— Ничего особенного я не могу вам обещать, Наташа. — Писатель наконец налил женщине вина. — У меня ничего нет, кроме моих книг.
— Мы друг друга совсем не знаем! — справедливо воскликнула женщина.
— Узнаем. — Писатель убрал руки со стола, перед ним поставили сеймон-стейк, способный удовлетворить аппетит всех голодных детей небольшого африканского городка. — Если мы обнаружим, что не сможем жить вместе, я помогу вам остаться в Париже. Помогу как друг, насколько я понимаю, в Лос-Анджелесе вам нечего делать?
— Я ненавижу Лос-Анджелес… — вдруг призналась Наташка.
Ситуация была дежавю. Где-то Лимонов уже видел и себя, и Наташку, и ресторанчик на Венис-Бич и слышал фразу: «Я предлагаю вам поехать со мной в Париж». Неточная (как можно «поехать» туда? Полететь, конечно), но красивая фраза. И как много пришлось преодолеть разных приключений писателю, чтобы быть вправе так вот, запросто, сняв белый пиджак, сказать: «Я предлагаю вам поехать со мной в Париж».
Наташка, на ней была фиолетовая блузка с большими плечами, подняла запотевший бокал и сказала, глядя по-азиатски широко расставленными глазами на этого, свалившегося ей на голову человека:
— За Париж! — И они выпили.
Глядя на залитый солнцем стол ресторана на Венис-Бич, где сидят Наташа и загорелый писатель в больших очках (позже, весной, она сломает эти очки в драке на ферме в Нормандии), нельзя не восхититься определенной жизненной смелостью обоих. И в особенности смелостью ее. По зову знакомого ей только по книгам человека вдруг быть готовой переместиться через две третьих земного шара и начать новую жизнь способна далеко не всякая женщина. Впрочем, верно и то, что в Лос-Анджелесе ей нечего было делать. И она никого там не оставляла. Только Толечку.
У Толечки она жила. По всем сведениям, она не жила с Толечкой, но обитала в его квартире, заваленной русскими книгами. Спала на диванчике в ливинг-рум. Толечка был другом ее первого мужа. С Толечкой она познакомилась еще в Москве. Инженер-электрик, экс-коммунист, монах по рождению, книжник, Толечка проследовал через Наташкину жизнь, через двух мужей и бесчисленных любовников, через Москву и Лос-Анджелес, все время приближаясь, до того момента, когда она наконец потерпела окончательное крушение. Тогда она приземлилась у Толечки на красном диванчике. В период ее жизни в затхлой уютной квартирке в стиле а-ля гранд-мэр и прибыл в Лос-Анджелес писатель.
О размерах крушения можно только догадываться. Но даже вдруг в корень отрезанные волосы символизировали желание убить прошлое и начать новую жизнь. Символизировали жизненный кризис. В темной квартире Толечки, расположенной в цокольном этаже типичного лос-анджелесского дома-сарая, Наташка, несомненно, отлеживалась после катастрофы. По странной иронии судьбы на втором этаже над Толечкой жил француз-еврей. Французский еврей этот, такой же одинокий монах, как Толечка, был до появления Наташки другом монаха экс-советского. Монахи беседовали по вечерам и рассказывали друг другу свои сложные жизни. Даже в крушении Наташкин бурный темперамент не был сломлен. Она стала ночи напролет спорить с Толечкой и кричать, споря. Рык зверя, даже если зверь только говорил, а не кричал, подымал француза с постели и заставлял бегать по квартире, время от времени ударяя чем-то тяжелым в пол, то есть в Толечкин потолок. Бедный француз, занесенный
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
