он услышал мой голос, ему сказали: «Вам звонят из исправительного учреждения. Согласны на платный звонок?» Я чувствовал, что известие его немного потрясло. Он сказал: «Алло?»
– Пап, это я…
– Скотт?!
Затем тот голос снова сказал: «Вы согласны оплатить звонок?» Отец принял звонок, и я объяснил, что сижу в тюрьме Тампы. Сказал, что мне нужен адвокат, чтобы заполнить кучу бумаг или выйти под залог, и это нужно сделать до 11 утра, иначе я застряну здесь еще на день.
Он спросил, почему меня арестовали, и я сказал, что влез на территорию бейсбольного стадиона.
– Тебе сколько лет? – спросил он.
– Пап, мне нужно заполнить бумаги и…
– Лет тебе сколько? – повторил он.
Я вздохнул:
– Тридцать четыре, сам знаешь.
– Может быть, пора уже взяться за ум? – сказал он. Но он согласился тут же позвонить своему адвокату. Оказалось, что в этом не было необходимости, потому что Хезер вернулась домой к Эду, разбудила его и сказала, что нас арестовали. Поэтому Эд уже успел собрать нужные бумаги и внести залог. Когда я поговорил с отцом, Анджела позвонила сестре, и Хезер сказала, что к 11:30 нас выпустят.
Прежде чем мы ушли, нам сделали прививки от туберкулеза, потому что в тюрьме была эпидемия, и если бы нам не сделали прививки, никто не давал нам гарантий, что мы не заболеем. Поняв, что выхожу на свободу, я стал вести себя дерзко и самоуверенно. Я сказал, что никакие прививки делать не собираюсь. Медсестра объяснила: если не сделаю прививку, буду торчать здесь как минимум еще один день. Нам сделали прививки. Вскоре после этого у меня скрутило желудок. Не знаю, что это было: реакция на лекарство, невероятное количество бухла в моем организме или же просто стресс, который я испытывал с момента ареста, но я понял, что мне срочно нужно посрать – нужно было высрать все это дерьмо. Но никаких сортиров я не видел, за исключением одного в середине комнаты прямо у всех на виду. Тихонечко попердывая, я доковылял до медпункта, где мне сделали прививку, поскольку мне показалось, что там был туалет. Дверь была открыта. Я увидел сортир. Слава тебе, господи!!!
Я сказал крупной пожилой женщине-медсестре, что мне нужно воспользоваться туалетом. Я вежливо спросил, можно ли зайти.
– Туда иди! – сказала она, указав на запачканный обоссанный сортир в главной комнате.
– Нет, я для этого сюда и пришел, – простонал я. – Можно мне в этот, чтобы никто не смущал?
Она просверлила меня взглядом и отрезала: «Да хрена тебе лысого! Этот туалет для персонала».
Я вернулся и сел рядом с Анджелой. Я ничего ей не сказал. Вместо этого я испытал силу воли, достойную «Оскара». Я старался отвлекаться, чтобы не обосраться прямо там, и проявил запредельный уровень собранности. Не собирался я садиться на этот грязный сральник перед толпой людей, некоторые из которых были фэнами Anthrax и подметали в тюрьме. Эти парни были заключенными, которые должны каждый день чистить камеры алкашей. Они услышали, что я здесь, и были рады взглянуть одним глазком, улыбнуться и кивнуть. Не мог же я просто взять и посрать перед ними. Я три ебучих часа сидел со сжатыми ягодицами и свернутым в узел желудком. Боль была невыносимой, но я и виду не подавал.
Наконец в 11 часов утра назвали наши имена и вывели на улицу. Нас ждали Эд с Хезер. Они спросили, что нам нужно, и я реально хотел вернуться домой к Эду, принять душ и что-нибудь сожрать. К тому моменту уже все раструбили. Эд включил радио «98 Рок» в Тампе, и я услышал голос диджея: «Скотт Ян, если ты в городе, позвони нам. Мы хотим знать, что произошло».
Я чуть на месте не обосрался, но сдержался и не сказал ни слова. Мы вернулись к Эду, и я тут же пошел в ванную комнату, включил душ, сел на чистый сияющий стульчак и навалил огромную кучу дерьма. Удивительно, что унитаз не взорвался и дерьмо не полилось через край. Из меня все вылилось; это было невероятное облегчение. Мне стало гораздо лучше, и я поехал в студию Universal разведать обстановку. Меньше всего я ожидал, что на меня начнут показывать пальцем и орать: «Эй, ты спиздил фирменный круг!», но слухи разлетаются быстро.
Я позже расскажу, как очистил свое имя и уладил вопросы с Джорджем Штейнбреннером. Всему свое время. Только заметьте, тот случай со стадионом был для меня аномалией. Это был мой первый и, безусловно, последний арест. Я никогда не пытался привлечь к себе внимание и не был металлюгой-торчком, которому жить надоело. У меня хватает таких друзей, и мне нравится с ними выпивать и слушать их истории. Но я не такой. Я никогда не ширялся, не нюхал кокс, а с 1995 года не курю травку.
Я занялся музыкой не ради телок. А ради музыки. Конечно, были и телки, но не так, как у глэмеров 1980-х. Очень долгое время трэш слушали только чуваки, и если на концертах были телки, обычно их притаскивали парни. По сути, я сделал себе имя, вкалывая в поте лица. Да, было немало взлетов и падений, но Anthrax выстояли. Нам воздалось за наши старания, и вместе с Metallica, Slayer и Megadeth мы вошли в «Большую четверку». Но, несмотря на огромное уважение к каждому из ребят, моя история совершенно другая. У меня нет трагичных историй о насилии; о том, как меня бросили предки; как я спал на улицах и выбирал между очередной дозой и возможностью пожрать либо ввязывался в драки между бандами и разбивал о голову пустую «литрушку». Как говорит мама, в душе я хороший еврейский мальчик.
Я вырос в Куинсе, штат Нью-Йорк, хорошо учился и был помешан на комиксах, ужастиках и научной фантастике. Затем открыл для себя рок-н-ролл, и все изменилось. В этом плане я был похож на многих подающих надежды музыкантов, но во мне всегда была неугасимая энергия. С тринадцати лет я поставил себе цель найти музыкантов, с которыми бы играл, сочинял песни; цель подписать контракт, выступать и расти, расти, расти. Я был чертовски настойчивым, живучим и стойким засранцем. Каждый раз, видя преграду на пути, я использовал свой лазерный фокус, чтобы понять, как обойти проблему и двигаться дальше. Преодолевать трудности, справляться с переменами. Вокалисты и гитаристы приходили и уходили, а иногда и возвращались. Я продолжал заниматься своим делом. Моя история в Anthrax – история о целеустремленности, преданности, а иногда – удачах и невезении. История полна триумфов и трудностей, но одной драмой и борьбой не ограничивается. Я от души повеселился и понял,
