бы ты эту затею, Георгий Алексеич, — мирно сказал Гоголев. — Не приведет она к добру.
Георгий в бешенстве обернулся.
— Знаешь что? Об этой, как ты выразился, затее лучше не заговаривай со мной больше, понял?
— Понять-то понял, — спокойно, даже как будто с сожалением сказал Гоголев.
— Ну и все, иди!
Гоголев пристально посмотрел на него, молча повернулся и полез наружу. Георгий подумал немного, вспоминая, не забыл ли чего, и тоже выбрался из палатки.
До устья Галинки — так лет двадцать назад назвал эту речку какой-то топограф — Георгий сам сидел на руле. Бугар здесь был мелким, порожистым, приходилось смотреть в оба, чтобы не сесть на перекатах. Но после впадения Галинки по Бугару можно было гнать без опаски, и Георгий, передав руль Брагину, поплотнее завернулся в плащ, надвинул на глаза капюшон и, согнувшись, устроился на носу.
У Лаврентьевского зимовья Брагин сбросил газ и повернул к берегу. Георгий приподнялся и крикнул:
— Давай прямо, ночевать не будем!
Но Брагин, вместо того чтобы прибавить газ, сбросил его до самого малого, и мотор заглох. Заводить его он не спешил, сказал с беспокойством:
— Темно уже, Георгий Алексеевич. Все равно не успеем сегодня в Дьяково, лучше уж тут заночевать, а то Виктор вконец простудится.
Георгий молча поднялся, направился к корме. Легкая «казанка» ощутимо накренилась, когда он пробирался мимо Виктора, лежавшего на рюкзаках.
— Давай на нос, — приказал он Брагину.
Тот обиженно шмыгнул носом и перебрался на место Георгия. Трофименко зашелся в очередном приступе кашля и наконец разогнулся, беспомощно посмотрел на Георгия. Он как можно мягче сказал:
— Не волнуйся, Витя, ночевать будем в Дьякове. Я эти места хорошо знаю, дойдем и в темноте, недалеко уже.
Но оставалось еще километров двадцать пять, для таежной реки расстояние далеко не маленькое, а уже через полчаса Георгию пришлось сбавить скорость. Помогал ориентироваться еще не стаявший снег, и все же трижды они едва не врезались в берег, несколько раз только в последнюю секунду удавалось отворачивать от коряг и камней. Но доплыли благополучно и сразу направились к больнице, точнее, больничке, состоявшей из кабинета врача, крошечного закутка, где помещалась лаборатория, и палаты на четыре койки, обычно пустовавшей. И сейчас окна больницы были темными.
— Ждите на крыльце, я сейчас, — бросил Георгий, направляясь к левой половине дома, где была квартира врача.
Больничкой заведовала — и была единственным врачом в ней — Лариса Цаплина, миловидная двадцативосьмилетняя женщина, два года назад уехавшая с трехлетней дочерью от мужа из Свердловска. Георгий, в ту пору бывший как раз в Дьякове, помог ей устроиться на новом месте и потом, попадая сюда даже мимоходом, непременно заходил к Ларисе. Она, казалось, питала к Георгию чувства более чем дружеские и сейчас открыто обрадовалась его появлению.
— Наконец-то… Ну, здравствуй. Раздевайся. Голодный, да? Проходи, сейчас кормить тебя буду.
И, ласково оглядев его, помогла стянуть плащ, отыскала шлепанцы, поставила на плитку кастрюлю. Георгий, не снимая штормовки, сказал:
— Погоди. Там тебя пациенты дожидаются.
— Какие пациенты?
— Да мои двое.
— А что с ними? — Лариса уже сдергивала с вешалки халат.
— Вроде ничего страшного, сама увидишь.
— Ладно, ты пока умывайся и приляг, отдохни.
— Мне надо еще к Синькову сходить.
— Вряд ли ты его застанешь, он на охоту собирался.
Георгий помрачнел и едва ли не в десятый раз выругал себя за то, что сразу сам не поехал в Дьяково. Два дня и без того уже потеряны, а дней этих и так не много осталось. Что теперь делать, если Синьков и в самом деле смотался на охоту? Сегодня пятница, и раньше вечера воскресенья он наверняка не появится.
Лариса вышла. Георгий, подумав, не стал раздеваться и решил все-таки сходить к Синькову, — может, он и ненадолго уехал.
Жена Синькова, неприветливо оглядев Георгия, подтвердила, что Синьков уехал часа три назад («Врет, — равнодушно подумал Георгий, — наверняка еще с обеда умотался, на ночь глядя в тайгу никто не ходит»), а на вопрос «куда?» даже как будто обиделась:
— А я знаю? Вам ведь, кобелям, только дай волю, вы сразу хвост на сторону и сами не знаете, на какую охоту леший вас занесет — то ли за животиной, то ли за юбкой.
— Не сказал, когда приедет?
— Не сказывал. Должно быть, послезавтра к вечеру, ему, чай, в понедельник на службе надо быть.
Но по ее настороженному взгляду и торопливой скороговорке Георгий понял, что Синьков в воскресенье вряд ли явится, и зло спросил:
— А может, у него еще и отгулы есть?
— Может, и есть, он мне не докладался.
— Ну ладно, до свиданья.
Ларисы еще не было. Георгий умылся, осторожно глянул на спящую в соседней комнате Светланку и прилег на диван. Лариса пришла минут через двадцать, улыбнулась ему с порога.
— Сходил?
— Сходил, да без толку, нет его, и когда явится, неизвестно… А что с ребятами?
— У Трофименко почти наверняка воспаление легких, завтра же в Бугар отправлю. Хорошо, что вовремя привез его. А у Брагина ничего страшного, может и тут пока отлежаться. Ты сам-то здоров?
— Я-то здоров, — машинально отговорился Георгий. Говорить Ларисе о своих желудочных болях ему не хотелось — она наверняка сразу же возьмется осматривать его и настаивать на лечении.
Лариса разогрела обед, часть отлила в судки.
— Отнесу твоим ребятам, потом уж сами сядем.
За столом Георгий коротко рассказал Ларисе, зачем приехал, нехотя похлебал борща, поковырял котлету и его сразу потянуло в сон. Лариса тут же заметила это и предложила:
— Давай-ка я постелю тебе, и ложись.
— Лучше не надо, — не сразу отказался Георгий. — Пойду к ребятам, незачем собак дразнить. Завтра же все узнают, что я ночевал у тебя.
— А я, кстати, этого не боюсь, — спокойно сказала Лариса.
— Ну, все-таки тебе жить здесь.
Уголки губ у Ларисы обиженно дрогнули, она опустила глаза, пожала плечами:
— Ну, как знаешь…
Трофименко и Брагин его прихода явно не ожидали. Скрипом открываемой двери Георгий словно обрезал их разговор. Он услышал конец фразы Брагина: «…а ни за что не придет…» — и вошел в неловкую, резкую от голой лампочки-двухсотки тишину. О чем они говорили — о женщинах, собаках? Вряд ли о нем, — но почему тогда так сразу оборвали разговор?
Трофименко, укутанный до подбородка двумя одеялами, лежал на спине, смотрел в потолок темными блестящими глазами. Георгий будто впервые заметил, какое у него маленькое, невзрачное тело. Наверно, здорово ему досталось за лето — тайга слабых не любит. А зачем тогда пошел в партию? Зачем вообще это было нужно ему, дипломированному инженеру-химику? Бежал от несчастной любви, от
