использовался широко в то время?
— В средние века в Европе он был почти неизвестен, — объяснил профессор. — Италия, Франция, Голландия не поддерживали экономических связей с Оттоманской империей, в состав которой вошла Лидия. Поэтому европейские страны не располагали надежным способом проверки подлинности монет, что в свою очередь способствовало активизации фальшивомонетчиков, несмотря на ужесточение карательных мер против них. Достаточно сказать, что в бухгалтерских книгах немецких монетных дворов существовала специальная статья расходов на сооружение печей для сжигания фальшивомонетчиков. Во Франции и Голландии тоже имелись способы расправы с ними. А если уж говорить о временах инквизиции, когда основным постулатом было: «Чем ужаснее преступление, тем меньше требуется улик для расправы», то можно себе представить, каково тогда было и фальшивомонетчикам. В те зловещие годы не обязательным было найти у кого-нибудь поддельную монету. Достаточно, если кто-то скажет: «Я видел у него фальшивую монету», — и судьба несчастного была решена. Дикие пытки делали свое дело. Несчастный признавался, даже если был невиновен, а признание — это, по средневековому праву, царица доказательств.
Телефонный звонок прервал рассказ. Зарецкий снял трубку, и тотчас появившееся на лице профессора недоумение сменилось растерянностью. Он извинился перед гостями и сказал, что вынужден покинуть их.
— Случилось что-нибудь Александр Васильевич? — спросил его Петрунин.
— Андрей... Его задержали... Звонили из милиции... Я еду туда. Прошу вас, оставайтесь здесь.
— Может, с вами поехать? — предложил Мезенцев.
— Нет, нет. Я сам. Не беспокойтесь, пожалуйста. — Он оделся и стремительно вышел из квартиры.
Воцарилось неловкое молчание, которое нарушил Мезенцев.
— Здесь какая-то ошибка, не иначе. Мальчик прекрасно воспитан... ну и...
— Что ж, по-вашему, прекрасное воспитание исключает правонарушение? — перебил его Петрунин.
— Несомненно. Человек, если хотите, рождается чистым. Он чист, как лист бумаги, записи на котором делают воспитатели.
— О, да вы последователь Руссо! — рассмеялся Петрунин.
— Я высказываю свое мнение, — поджал губы Мезенцев.
— По мне, — вступил в разговор Барабанов, — все зависит от конкретной обстановки, которая порой сама провоцирует совершение преступления.
— Позвольте с вами не согласиться. К примеру, — Мезенцев на мгновение задумался, — лежат ценности, а охраны нет. По-вашему, в такой ситуации преступление неизбежно?
— А как же! Всегда найдется человек, который эти ценности прикарманит.
— Вот именно — найдется, — торжествующе произнес Мезенцев. — А найдется не кто иной, Владимир Константинович, как человек, не получивший должного воспитания.
— Вы, Игорь Павлович, не учитываете тех свойств человеческой натуры, которые передаются генетическим кодом, — заметил Петрунин.
— По-вашему, выходит, что поведение каждого человека запрограммировано от рождения? — спросил Мезенцев.
— Конечно.
— Пожалуй, Виталий Николаевич, вы правы, говоря о наследственности, однако убежден, что решающую роль все же играет обстановка, — стоял на своем Барабанов.
— Ну нет, — ринулся в бой Мезенцев. — Жестокость, мстительность, жадность, эгоизм, карьеризм, которые приводят к преступлению, появляются лишь в процессе воспитания.
— Ради бога, не надо, Игорь Павлович, искать корень всех зол в семье, в школе, в коллективе. Надоели эти разговоры, — сказал Барабанов с некоторым раздражением.
— Совершенно верно. Хватит все взваливать на коллектив, на общественность, — поддержал Петрунин. — Пора самого человека видеть. Если человек родился человеком, то он им и останется. Недавно мне довелось где-то вычитать любопытный факт. В конце прошлого века в Штатах один исследователь решил проследить родословные нескольких семей, которые ведут свое начало от некоего Джонсона. Так вот, среди семисот девяти потомков Джонсона он обнаружил, — Петрунин сделал паузу и обвел взглядом присутствующих, — семьдесят шесть каторжников, сто двадцать восемь проституток, восемнадцать содержателей притонов и свыше двухсот нищих.
— М-да, интересно, — задумчиво произнес Барабанов. — Но согласитесь, Виталий Николаевич, довод ваш все же шаток, потому что, я вот сейчас прикинул, около трехсот потомков Джонсона ни в чем предосудительном замечены не были.
— Хорошо, пусть так. И все же, если считать, что все нравственные качества человека лишь от среды и воспитания, то и совесть, например, следует рассматривать как продукт воспитания. Не так ли? — обратился Петрунин к Мезенцеву и, не дождавшись ответа, продолжил: — Выводы очевидны: хорошо воспитанный человек обладает высоко развитым чувством совести, человек же вовсе невоспитанный или воспитанный плохо этим чувством не обладает. Согласны? — Он опять обратился к Мезенцеву, видя в нем основного оппонента. Тот неопределенно покачал головой. — Ну, а как быть с угрызениями совести? — оживился Петрунин.
— Очевидно, этого чувства не должно быть в природе.
— Логично! — рассмеялся Барабанов.
Мезенцев продолжал хранить молчание.
— Что же получается? — продолжал Петрунин. — Воспитанный человек не может испытывать угрызения совести, так как не совершает никаких плохих поступков, а невоспитанный незнаком с этим чувством, ибо оно ему не привито. Но мы-то с вами прекрасно знаем, что такое чувство знакомо всем людям. Правда, в большей или меньшей степени. Короче говоря, возможность совершения плохих поступков, в том числе и преступлений, воспитанными людьми достаточно очевидна.
— Простите, Виталий Николаевич, — негромко отозвался, наконец, Мезенцев, — но ваши доводы в известной мере построены на принципе: этого не может быть потому, что этого быть не должно.
Послышался звук открываемого замка и шаги в коридоре. В комнату вошли Александр Васильевич и Андрей. Зарецкий был бледен и тяжело дышал. Андрей стоял, опустив голову.
— Ну, что? — нетерпеливо спросил Барабанов.
— Андрей избил своего друга Олега Охотникова... — Профессор растерянно развел руками.
Сегодня Арслан по достоинству оценил работу Соснина. Вернувшись от Хамидова, который передал ему для расследования новое дело, Арслан сразу подошел к аквариуму.
Полученное Арсланом дело Хамидов назвал мелочевкой: речь шла о факте избиения Охотникова Зарецким. Все ясно в нем, пояснил Хамидов, нужна лишь оформительная техника. Это и обидело Туйчиева. Ему поручили расследовать дело, которое обычно дают начинающим следователям. Хамидов, передавая дело, сказал, что он сможет с этим делом несколько отдохнуть, но Арслану его слова показались неискренними, и он увидел в этом желание унизить его. Размышления Арслана прервал, как всегда стремительный, приход Соснина.
— Так. Ясненько. Вот что, сейчас рыбок, я хотел сказать — дело, в сторону. Пошли.
— Куда? — спросил Арслан.
— Поощряться за прошлое и получать аванс на будущее. Забыл, что ли? Ведь на 14.00 нас приглашали.
Арслан положил дело в сейф, и они вышли из кабинета.
Утром Андрей и Нина встретились в сквере у
