кулек с печеными, которыми, видимо, кто-то ее угостил…
Мама стояла перед окном, глядя в темную пустоту. На скрип двери даже не обернулась. Я в ступоре уставился на скелет старика, покрытый белым покрывалом и из узловатой руки которой торчал к подголовью шланг медицинской системы. Лишь черты лица напоминало о родном человека, своей личностью всегда являющимся для меня предметом гордости.
Когда все изменилось? За эти несколько дней или день за днем в течении этих двух длинных лет, которых отец провел без любимых сыновей, с помешанной подругой жизни. Я почувствовал ком в горле. Мерзкий, тяжелый, горький ком…
Я прослезился.
Бесшумно подошел, стал на колени, слегка поднял и поднес к губам бесчувственную руку отца. В мгновении ока вся предыдущая счастливая жизнь под опекой родителей кинолентой прошлась перед взором. Вот как меня в первый раз в садик отводят. Садик был в двух кварталов дальше. Я, кажется, говорил, до сих пор помню его специфический запах. Вот Сусанна, веселенькая девчонка в коротенькой юбчонке – моя первая напарница на танцах, пока я не возмутился и заявил, что буду танцевать только с Джулией. Сусанна была смуглянка, озорная и смешная, как маленькая обезьянка. Она не обиделась, наоборот, подружилась и с Джулей. Вот еще Вагуля, Светик, Дима, Сева Алиева – наша будущая поселковая команда. Мы, после, все пошли в школу № 143, почти перед нашим домом, только Вагуля в 99-ю, в так называемую – “азербайджанскую”, находящуюся перед Кировским9 поселковым парком. За ним так и остался кликуха – Вагуля-азсектор.
Летом мы вместе отдыхали в поселковом санатории для железнодорожников. Гоняли футбол с соседними кварталами, ходили на “облаву” в фруктовые садики частников. Вспомнил, как в первый раз отца в школу вызвали – завуч застукал меня в туалете с папироской. Отец тогда мне ничего не сказал. Просто снял очки и впился взглядом. Я вспомнил, как накрылся потом под его пытливым взором. Наверно это меня и отрезвило. Этот косяк стал последний в той жизни.
Не хочу озвучивать все что вспомнил. Удивительно устроен человеческий мозг. В один миг вспоминается столько, чего не описать часами…
…Затуманенный взгляд постепенно сфокусировался на маме. Она смотрела на меня полными от ужаса и непонимания глазами.
– Мама!..
Я рванул и сжал ее в объятиях, покрыв поцелуями ее огрубевшие руки.
– Мама! Ты не узнала меня?
– …
– Мама, это же я!..
Больше не смог говорить, захлебнулся слезами. Она так постарела с последней нашей встречи! Лицо посерело и покрылось морщинами. Волосы сплошь поседели. После Искандера она не красилась.
– Как же… не узнала… – она вдруг отозвалась усталым голосом и дотронулась до моих волос. – Как я могу не узнать сына? Все меня считают сумасшедшей. Ты не верь…
– Не буду, мама!
– Где ты был, Рафаэль, – она ответила откуда-то из своего мира. – Алик тебя ждал. Он не произносил твое имя. Но я по глазам читала… Не дождался.
– Мама, он еще жив! Он очнется!
– Уже нет, сынок… Он мне вчера снился. Радостный был. Здоровый такой, как в молодости. Я его давно таким не видела. Все звал меня посмотреть его новый дом… А Искандера ты не видел? – мама вдруг пристально посмотрела. – Говорят, погиб… Я не верю. Он каждый день со мной разговаривает во сне. Живее всех…
Дверь в коридоре предательски заскрипела в абсолютной тишине. Я прислушался. Шаги приближались. Взгляд зацепил лекарственную банку в системе, содержимое которой заканчивалось.
Я быстро нырнул в ванную комнату.
Медсестра вошла и сразу направилась к койке. Я представил ее сонный взгляд. Послышалась некоторая возня с системой.
– Как он? – спросила маму равнодушным голосом. Не получив ответа, видно и не ждала, направилась к двери. Прозвучал ее чуть раздраженный голос.
– Спите уже. Все спят. Я пожалуюсь вашей сестре…
В эту ночь я до самого утра сидел у кровати отца. Держал его холодные руки в своих, пытался греть. Всматривался в закрытые веки, надеясь, что они откроются, почувствовав тепло сына.
Но чуда не произошло.
Больше мама со мной не разговаривала. Ушла в свой мир. Это я говорил и говорил, вспоминая родные эпизоды из нашей прежней счастливой жизни.
– Я тебя уже не оставлю, мама… – прошептал, когда пришло время уходить. Сердце сжалось от неуверенности в этом обещании.
Поцеловал холодный лоб отца. Его высохшую руку.
– Не говори никому про меня, мама…
“Господи, да кто поверит…”
Когда направился в свою палату, медичка подняла голову со стола и проводила меня недоуменным взглядом…
Глава III
Пиршагинские10 дачи!
На самом деле они считались Фатмаинскими11. Просто от того, что наш дачный квартал находился вблизи бывшего общесоюзного санатория “Кызылкум” – а это Пиршаги, и мы ездили по более благоустроенной пиршагинской дороге, то так и называли по привычке.
Здесь прошло мое детство, юность. Каждый уголок окутан дорогими мне воспоминаниями. В то время в дачных поселках водопровода не было. Люди орошали зелень водой, выкачанной из артезианских колодцев, или просто покупали ее у водовозов, наполняя свои резервуары.
Помню, отец каждое дерево, каждую лозу поливал из ведра или из шланга, который тянул по горячему песку десятки метров. Так он и создал на этой знойной апшеронской земле небольшой клочок рая.
Мы каждое лето проводили здесь. Помню, вечерами собирались соседи, играли в популярную среди дачников игру – “лото” или стучали в нарды, смотрели по установленному в середине участка черно-белому телевизору какой-нибудь интересный, желательно индийский фильм. Обсуждали новости, договаривались на утро всей мехелле12 пойти к морю…
Говорили старшие. Женщины сидели отдельно. А мы – дети, бегали от одних к другим и жадно ловили осколочки тем, чтобы после важно перетереть между собой. Или просто занимались своими детскими играми. С Каспия дул прохладный ветер, который бакинцы называют “хазри”13, постепенно убаюкивал. И люди, просидев допоздна, нехотя расходились по своим нехитрым лачугам. Предпочитали спать под открытым небом, чтобы вдыхать разные пьянящие, дурманящие запахи прикаспия.
Помню, как мы с Искандером ночью засматривались в звездное небо, лежа на крыше нашего небольшого дома, тщетно пытаясь различить среди мерцающих светом самолетов инопланетные корабли. Внизу на балконе тихо звучал мугам – отец любил ворошить волны радио перед сном. А мама ворчала, мол, зачем разрешаешь детям спать на крыше, а если упадут?
Вот старая полуразрушенная мечеть. Хотя земля, где находились голые стены этого своего рода архитектурного памятника была выделена кому-то под дачный участок, но хозяин так и не решился поселиться в ней. Таков
