годков маялась без меньшого, чтоб две его кровинки из рук выпустить. Не отпущу!»
И тоже встала.
— Тебе видней, какие с правительством разговоры вести, а внуков не отпущу. Вот и весь мой сказ.
Из прихожей донеслись детские голоса, суетливый топот, ворчливое назидание тети Клаши. Глаза Мавры Ефимовны потеплели:
— Вернулись…
Климент Ефремович вынул из кожаной сумки и развернул небольшой сверток.
— Спрячь, спрячь! Пусть с воздуха покушают без помехи, а то их после твоих сластей за тарелку не засадишь.
— Понимаю. — Пощипав короткие усы, он подсунул две шоколадки в ярких обертках под стопку газет: — Фрунзятам.
Попрощавшись, как можно тише вышел и спустился по лестнице во дворик-палисад, закурил. Невесело усмехнулся своим мыслям: «Пока еще ни один завет Михаила мы не выполнили. Доверенный товарищ приходил в ЦК и уверял, что покойный просил похоронить его в Шуе. Не послушались — похоронили на Красной площади. И правильно поступили. Теперь к порогу осиротевшего его дома прихожу я и уверяю, что мне было строжайше наказано позаботиться о его детях — тоже не слушаются…»
Дробный, дребезжащий стук прервал размышления. Климент Ефремович оглянулся.
В окне второго этажа во весь свой невеликий рост стоял Тимур и настукивал ладошками по стеклу. На светлой его голове нахлобученно топорщился отцовский остроконечный шлем, из-под козырька озорно сияли голубые-голубые глазенки.
«А он, вижу, не спешит к той неотвратимой тарелке», — улыбнулся Ворошилов и, вынув изо рта папиросу, браво вскинул руку под козырек.
Тимур, еще больше просияв, тоже отдал честь — приложил растопыренные пальцы к буденовке. Климент Ефремович помахал рукой и вышел на улицу. Дойдя до ближайшего угла, свернул влево и спешным шагом направился к Кремлю.
Всю дорогу с теплым чувством думал о голубоглазом мальчонке: «Вижу, быть ему военным — так бы и скакал весь день на палке да с армейским шлемом не расставался… Давай, давай, Тимурок, расти, набирай побольше силенок, учись и вливайся в кадровый строй. Отец твой, знаю, хотел видеть в своем сыне отважного воина-бойца…» Входя в Кремль, вернулся к разговору с матерью Фрунзе: «И все же, дорогая Мавра Ефимовна, наказ вашего сына — для меня закон»…
Пройдет немного времени, и воля Михаила Васильевича будет выполнена: боевой друг для его детей станет не только опекуном, но и вторым отцом. Исполнится пожелание и самого опекуна: сначала Тимур успешно окончит обычную семилетку, а потом три года будет мужать в военизированном строю артиллерийской спецшколы, мечтая, однако, о небе, о боевых крыльях. Впрочем, кто из юношей и мальчишек тридцатых годов не мечтал о темно-синей форме и лаврах военного летчика?!
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Военрук 2-й московской спецшколы капитан Левит, прирожденный артиллерист, весь запал неизрасходованной энергии строевого командира вложил в шумливых и мечтательных ребят, взрослеющих из месяца в месяц. Под школьным спортивным залом, в подвальном помещении, он при помощи батарейных энтузиастов соорудил зимний тир и артиллерийский миниатюр-полигон, покоривший всех учащихся спецшколы — будущих армейских огневиков. Некоторые преподаватели беззлобно ворчали:
— Что он там медом угощает ребят? Так и норовят с урока пораньше улизнуть в его подвал!
А Левит радовался: у миниатюр-полигона с неожиданной четкостью и очевидностью у ребят начало проявляться настоящее призвание артиллериста. Среди заядлых школьных пушкарей, чаще всего нырявших в подвал, военрук всякий раз видел Льва Гербина, Николая Румянцева, старшину Малинина, молчаливого Раскатова.
Увлекались миниатюр-полигоном и давние закадычные друзья Степан Микоян и Тимур Фрунзе, однако Степан вскоре «заболел» авиацией и, оставив артиллерийскую спецшколу, перешел в обычную, среднюю.
— Оттуда, — уверял он, — без помех поступлю в школу военных пилотов!
Тимур некоторое время ходил задумчивый, про себя рассуждая: «Степке легко делать такие виражи — он у себя дома… Может, и поругал его Анастас Иванович, и обозвал «летуном» — на том и кончилось, обошлось. Ведь дядя у Степки авиаконструктор, и он определенно заступился за своего племянника, одобрил его шаг… А у меня иное дело: не могу вот так, за здорово живешь, огорчить Климента Ефремовича. Я дал ему слово хорошо закончить спецшколу… Только знай, Степан, и я буду летчиком. Вот увидишь! Мы с тобой еще встретимся в небе!»
А время шло, день ото дня приближая выпуск старшеклассников спецшколы.
Однажды, выходя из подвала, Тимур столкнулся с Олегом Баранцевичем, соседом по парте.
— Постреливаем?.. В бирюльки поигрываем? — буравя Тимура пытливыми глазами, спросил Олег, пытаясь придать своей несколько нескладной фигуре спортивную осанку. — Лучше ответь, что будешь делать дальше?
— Ты о чем? — нахмурился Тимур: насмешливый тон товарища пришелся ему не по душе.
— Как о чем? Приближаются экзамены, и уже поговаривают о распределении по артучилищам. Разве не слышал?
— Слышал. Ну и что?
— Так… Таишься, значит?.. Не округляй глаза. Я — в курсе. Не понимаешь? В курсе твоего курса насчет авиации.
— А… вот ты о чем.
Олег огляделся, взял Тимура под руку.
— Вчера я встретил Степана Микояна, и он мне сказал — у вас все решено. Я ему, правда, не признался, но сегодня тебе говорю прямо: от артучилища отказываюсь, буду, как и вы, прорываться в летчики. Об этом и отцу объявил.
Тимур знал, что Олег сын известного генерала, но не подозревал о разговоре, состоявшемся между ними. Итог разговора для Олега был безрадостным. Генерал категорично предупредил: «Имей в виду, и слова не замолвлю, если тебе откажут, — ты должен по правилам идти в арт-училище… Беда с вами, юнцами! Всех в небо потянуло, будто на земле мало для военного человека важных дел…»
— Чего молчишь? — шевельнул приподнятым плечом Олег.
— Думаю… И знаешь о чем? Если уж решили в такой «артиллерийской ситуации», как ты заявил, прорываться в летчики, то надо надеяться не на ходатаев, а только на себя.
— У начальства инструкция: всех «спецов»[2] в артиллерию — и баста!
— А мы должны убедить начальство, что наше призвание — авиация.
— Убедишь!.. Составят списки, утвердят и — прощай пятый океан.
— Убедим. Но сначала нужно сдать экзамены на уровне высшего пилотажа. В том числе, — Тимур оглядел несколько сутуловатую фигуру Олега, — и по физподготовке.
— Красиво сказано, но как это сделать? — приосанился Баранцевич и задумался.
По каким каналам, неизвестно, но учебная часть дозналась о новых, по выражению директора спецшколы, «жертвах летно-воздушной болезни». Поначалу с ними обстоятельно беседовал политрук Алешин, но переубедить не смог. Потом в кабинете
