других. И давайте в то купе.
Оказалось, что «то купе» не соседнее, а через одно. Соседнее оказалось пустым.
— Экие вы чуткие, граждане, — лейтенант теперь смотрел на заявителей грозным орлом.
— Мы слышали! Мы слышали!
— Что вы слышали? Ваши документы!
— Значит, так, лейтенант. Не знаю тонкостей вашей работы, но, полагаю, их нужно сдать куда следует на ближайшей станции, а там пусть разбираются, что за их проступком — простое хулиганство или политическая диверсия.
Тут только до бдительных граждан дошло, что не со своим братом они связались.
— Это не мы… Это он — и двое выдали третьего. Зачинщика. Оставшегося в купе.
— Пишите заявления, — лейтенант, похоже, стал на верную линию, и понял, что делать дальше.
— Какие заявление?
— Что такой-то склонял вас к ложному обвинению товарища… Ваша фамилия, товарищ?
— Чижик, Михаил Владленович Чижик.
— Точно! Я вспомнил! Вы же за «Динамо» выступаете! Нам говорили, что вы заслужили Героя!
Дальнейшее было просто. Зачинщика высадили на станции, остальные получили наглядный урок, что не за всякий донос пряники дают. Зачинщик, думаю, тоже отделается легко, штрафом и сообщением на работу, ну, и то, что отстал от поезда, само по себе не сахар.
Однако, быстро проснулась бдительность в народе! Почти моментально!
— Мы слышали, Чижик. Слышали. Не резко ли ты с ними?
— А если бы на пиджаке не было орденов, вполне могли бы высадить нас. Меня уж точно. До выяснения.
— Это да.
— А что вы, девочки, в карманах носите? Железки?
— Почему железки? Бронза, девятнадцатый век. Некоторым образом произведение искусства. И справка есть.
— Понятно.
Мы ещё посидели, глядя на тьму за окном, а потом и спать легли.
До самого Чернозёмска нас никто не тревожил.
На вокзале мы разделились: бабушки поехали к себе, девочки к себе, ну, и я к себе. Договорились, что вечером девочки приедут в Сосновку, а там решим.
Вечером, так вечером.
В Чернозёмске никто документов не проверял. Флаги с черными лентами были, но поменьше, чем в Москве. И портретов поменьше. Мы же не столица.
А в Сосновке атмосфера и вовсе прежняя. Ну, почти. Только у сельсовета вывешен один флаг, а более я не видел.
Дом встретил теплом, уютом и утренними пирожками с пылу, с жару — Вера Борисовна напекла. Она думала, мы всей компанией приедем.
— Приедут, — успокоил я ее. — К вечеру. Вещи разберут, сами разберутся — и к вечеру приедут. Не успеют зачерстветь пирожки.
Через час я включил телевизор.
Гроб с телом Брежнева в Колонном зале Дома Союзов, у гроба — Андропов, Косыгин, Громыко, Гришин, Романов и другие. Стельбова тоже назвал диктор. Потом из Дома Союзов гроб на лафете повезли на Красную площадь. Высокие чины, генералы и адмиралы, несли на подушечках ордена. Много орденов. А руководство уже на трибуне Мавзолея. Траурные речи. Людей много, но никакой давки, всё организовано отлично.
Когда опускали гроб, орудийный залп потряс столицу, и тысячи птиц, всё больше ворон, закружились над Кремлём.
Это они зря.
Пятиминутное молчание, потом — военный парад. Не такой, как в великие праздники, но всё же.
А потом я телевизор выключил.
Миновала эпоха. Ладно, не эпоха, но большой этап жизни страны.
Что-то будет?
Что-то будет непременно.
Глава 4
27 февраля 1978 года, понедельник
Новое и старое
«Воскресенье, день веселья, песни слышатся кругом, с добрым утром, с добрым утром и с хорошим днем!» — пели в девять тридцать по Всесоюзному радио, давая понять, что траур закончился, и можно жить обычной жизнью. В воскресенье — радоваться, петь и смеяться, как дети.
Смеяться не хотелось. Не воскресенье сегодня, а понедельник, и слушал я передачу не по первой программе, а по третьей. Повтор. А третья программа ловилась неважно даже на дедушкин великолепный «Фестиваль». Средние волны такие: ночью летят далеко, а днём — не очень.
Но не хотелось смеяться не из-за понедельника, что мне понедельник, а — просто не смеялось.
Устал я. Утомился. Сначала грипп, потом турнир, следом всесоюзный траур, вот и скопилось.
Не только смеяться не хочется. Ничего не хочется. Астенический синдром, известное дело. Курорт? Одна мысль провести новый месяц где-то вне дома отвращает от самого прекрасного курорта. Да и не курортный это месяц, февраль. Нет, конечно, принимать нарзанные ванны и пить опять же нарзан можно в любом месяце, но гулять короткими февральскими днями по заснеженному кисловодскому парку не хочется, а сидеть в номере — не хочется ещё больше. Весной, летом, осенью поеду, а в феврале — нет.
Да и не нужен мне курорт. Девочки, посоветовавшись с Петровой, прописали легкие физические упражнения. Легкие, но длительные. Сорок пять минут. И вот я под радио то поднимаю и опускаю руки, то наклоняюсь, касаясь ладонями пола, то просто дышу свежим форточным воздухом.
Звук ускользал, приём слабел, и зелёный глаз радиоприёмника виновато разводил крылышки — что делать? Атмосфера нынче капризная. Вот уйдёт солнышко за горизонт, тогда милости просим.
Я не стал просить милостей у природы, не мой метод. Просто переключил «Фестиваль» на ультракороткие волны.
Здесь, на УКВ, приём замечательный, звук ясный и чистый, одна беда: всего две станции вещают, Первая программа и «Маяк», вот и весь выбор. Как у продавщицы газировки: можно с сиропом, можно без сиропа.
Я выбрал Первую программу. Без сиропа. На «Маяке» слишком уж много музычки.
Десятичасовой выпуск последних известий.
Хоть траур и завершился, диктор вещал сурово и решительно: «Состоялся внеочередной пленум Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза»
Когда это они успели? Верно, вчера. Воскресенье, не воскресенье, для коммуниста нет выходных!
Я приседал, разрабатывая мышцы ног и спины, и вполуха слушал:
— Решением Пленума товарищ Стельбов Андрей Николаевич переведён из кандидатов в члены Политбюро Центрального Комитета…
Ого!
Член Политбюро — это как маршал. Выше только генералиссимус, но генералиссимусом может быть только один, а маршалов за столом может быть и несколько.
— Сегодня в Большом Кремлевском Дворце открылась внеочередная сессия Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик…
Ничего интересного не выслушал. Не время. К вечеру, может быть. Нужно соблюдать очерёдность: сначала Политбюро, потом Центральный Комитет, а теперь уже и Верховному Совету время пришло.
Ладно.
«Днем в Москве минус три — минус пять».
Вот и славно. Трам-пам-пам. И выключил приёмник.
После упражнений полагалось принять прохладный душ. Именно прохладный. Для тонуса.
Это я легко.
Теперь диетический завтрак. Двести граммов творога девятипроцентного — триста калорий, чайная ложка меда — тридцать калорий. Чашка зелёного чая — без учёта калорий. Всё строго по науке: первый завтрак должен прогреть двигатель, и только.
После завтрака полезно неспешно гулять по интересным местам.
Интересных мест в Сосновке немало: магазин, почта, станция, сельсовет. ещё два ларька рядом со станцией, в одном продают безрецептурные аптечные товары, в другом — пирожки. Для поселения в тысячу человек (летом — больше) — более чем достаточно. Никто не жалуется.
В Лоун Пайне, где довелось побывать, примерно столько же жителей. Положим, там три банка и десять магазинов, или, вернее, лавок, включая книжную лавку, лавку радиотоваров и музыкальный магазинчик, есть кафешка, есть отель, но ведь не в этом дело.
А в чём?
В том, что задумай я, к примеру, открыть книжную лавку, меня не поймут совершенно. Как — я? Лично? Это невозможно. Личная лавка — это частная собственность, а торговля бывает либо государственная, либо кооперативная. Иногда отдельной строкой выделяют торговлю колхозную, но это как бы частный случай торговли кооперативной. А вот лично я, Миша Чижик, открыть лавку не могу. Зато могу написать в комсомольскую или даже партийную газету, дорогая редакция, откройте книжную лавку, очень читать хочется. Напишу, и в течение положенного срока получу ответ: «Уважаемый Михаил Владленович! Мы рассмотрели Ваше письмо. Отвечаем, что в планах на текущую пятилетку строительство книжного магазина в п. Сосновка не предусмотрено. С уважением — такой-то»
И правильно, что не предусмотрено. В среднем советский человек, от младенца до пенсионера, тратит на покупку книг девяносто восемь копеек в год. Следовательно, можно ожидать, что жители Сосновки потратят на литературу тысячу рублей. В тот же год. Плюс-минус. Это только-только хватит на зарплату продавцу. Отопление? Свет? Сторож? Уборщица? То, другое, третье? Наконец, сами книги тоже не в лесу собирают, они денег стоят. Вот и получается, что книжная лавка невозможна по сугубо экономическим причинам.
А Лоун Пайн? Почему там есть, а здесь нет?
Хотя бы потому, что там
