дома. Когда я, возмущённый заявлением дяди, спросил, зачем же моему отцу, барону Креону Самвелю могла понадобиться такая гора денег, тот с готовностью ответил, что барон строил новый дом. Каменный особняк взамен уже довольно старого поместья. И строительство почти закончилось, однако деньги брату папа так и не вернул.
— Но ты же расплатился тогда, — тихо проговорил Линд.
— Да, расплатился… — выдохнул я.
Надо отдать должное, дядя не выгнал меня взашей, не повесил долговое обязательство на мои молодые плечи. Но и проявлением благородства его действия не назовёшь: он опустошил счёт, который отец готовил для того, чтобы оплатить обучение Катрин в столичной магической академии. В итоге дядя оставил мне этот дом и немного денег на существование. Конечно, после такого многие подчиненные и служащие моих родителей разбежались, ища место получше. Я не виню их в этом, все хотят для себя хорошей жизни.
— Расплатился, — повторил я. — И остался совсем один.
— Но ты говорил, что у тебя есть сестра, — качнул светлой головой Линд.
— Есть, — в кои-то веки я искренне улыбнулся.
Тогда, два года назад, переезд Катрин стал для меня ударом. Дядя подыскал для неё выгодную партию где-то в столице и настаивал на немедленной женитьбе, но тут уж я категорически воспротивился и настоял на том, чтобы она сначала прошла полное обучение в академии. Естественно, я ничего не сказал Катрин о том, что отцовские деньги канули в пасть Даст, просто продал большую часть домашнего имущества и наскрёб денег на первое полугодие обучения. Сестра не хотела меня оставлять, но после коротких уговоров уехала и лишь писала письма, справляясь обо мне. Редко с письмами доставляли и пару монет, такие дни становились праздником внезапной сытости и похоронами самолюбия.
— Ты сестре уже говорил? — осторожно спросил он, смотря на меня большими глазами.
Я покачал головой.
— Нет. И не скажу, — сощурился. Нет уж, как бы мне ни было плохо, Катрин об этом не узнает.
Я ничего ей не сказал, даже когда разогнал всех слуг, нашёл старьёвщика, что скупил всё, что было ценного в доме. Я продал всё: мебель, шторы, ковры, посуду и прочую утварь. Перестал ухаживать за домом, переехал жить в маленькую комнату прислуги на первом этаже: её было проще всего отапливать в холодные зимние ночи. Буквально ободрал собственный дом, чтобы его у меня не забрали. В прошлые приходы сборщиков пошлин я откупился, оплатил ещё год обучения сестры, при этом оставшись ни с чем. С потерей родителей и переходом всего капитала к дяде, меня как будто вычеркнули из жизни дворянских родов. Никаких приглашений, никаких обедов. Со мной перестали даже банально здороваться. Я хотел вернуться в школу, но и там лишь развели руками: моё обучение больше некому было оплатить, а без денег со мной никто не собирался возиться.
И вот пришёл новый срок, который я упустил, пытаясь заработать на жизнь. Мне исполнилось семнадцать, я рассчитывал, что до следующей пошлины ещё есть время, перепутал месяцы. Не то чтобы были перспективы внезапно разбогатеть, однако я не думал, что окажусь на улице так скоро.
— И что ты будешь делать?
— Пока не знаю, — я решительно отставил пустую миску. — Но что-то делать придётся. Так просто я не сдамся.
Линд кивнул, забрал мою чашку и отнёс всё в столовую. Нам оставалось продежурить ещё четыре часа.
В итоге домой еле дополз, кое-как переставляя ноги. Ужин состоял из той же холодной картошки и сорванного дикого лука. После еды буквально рухнул на кровать. Однако несмотря на крайне уставшее состояние, сон не шёл. В темноте стали одолевать мысли о будущем. Что меня ждёт дальше?
Надо что-то делать. Из кожи вон вылезти, но я должен сохранить титул и дом! Вот только как? Ведь денег я точно не найду. Зарплаты санитара хватало лишь на существование, не более. А, значит, очень скоро останусь на улице в одном плаще и со шкатулкой в обнимку. Может, проданного дома и хватит на пошлину, чтобы сохранить титул, но он не греет, в нём нельзя жить… И путей улучшения дальнейшей жизни не наблюдалось. Попытаться напроситься к дяде хоть в конюхи? Прибиться к искателям? Умолять доктора Дойшура пожертвовать скамейку в раздевалке для ночевки? Меня аж перекосило. Всё одинаково криво, но что-то из этого придётся задействовать уже в скором времени.
Так и не определившись, какой путь лучше, всё-таки сумел заснуть.
* * *
На следующее утро я смог проснуться сам, без чужой помощи. Неловко умылся, кое-как причесался. Уже облачившись и позавтракав остатками ужина, вытащил доску, с интересом гадая, какой же ход сделал мой противник. И замер, неверяще таращась на доску. Все фигуры были переставлены, от вчерашней партии не осталось и следа. Но ошарашило меня отнюдь не это: шахматные пешки, слоны и кони отчётливо рисовали на доске слово «храм». Потёр глаза пальцами, поморгал, похлопал себя по щекам. Но слово никуда не исчезло. Я бы, может, посидел погадал, что бы это значило, только вот опаздывать на работу было нельзя. Поэтому не стал шевелить фигурки, так и оставил их, задвинув под кровать. А сам поторопился в госпиталь.
Пока работал, выяснил, что из прибывшей вчера группы искателей ночью скончались двое. Но это на первом этаже, а у меня на койках выжили все. Только вот разговоров они не вели, таращились в потолок или читали книги из старой больничной библиотеки. На все попытки расспросов сразу свирепели, один из искателей даже в глаз зарядил особо любопытному санитару. Благо, это был не я.
Да и сегодня мои мысли занимали не искатели, а таинственный шахматный противник. Нет, вообще в целом в храм сходить стоило. Всё-таки я теперь совершеннолетний, и если бы были живы родители, то меня бы ещё в день рождения вся семья потащила туда узнавать, не взял ли меня под покровительство какой-нибудь бог. Нет, ну а вдруг? Может, мне суждено обрести магические способности? Но я и в детстве, и сейчас сомневался, что нужен хоть кому-то из них. Потому как все с пелёнок знали: четыре старших бога благоволят только четырём высшим родам. И там, в высоких кругах, идёт драка за ману и власть, которую она даёт. Остальным же достаются крохи с господского стола. Редко кто из младших богов брал кого-то под своё покровительство, таким счастливчикам все завидовали.
Но я никогда не причислял себя к удачливым людям. А последнее время скорее даже наоборот — был примером крайне неудачливого человека. И всё-таки желание зайти в храм точило изнутри, и
