Видимо, на радостях, Ита вынесла солдатам еще холщовый мешок с хлебом и сыром, и она уже улыбалась. Отдала меня на растерзание мужикам и улыбается!
— Будь ты проклята! — выпалила я ей. — Пусть никогда не увидишь ты ни богатства, ни счастья. Закончишь дни свои нищей побирушкой!
Поверила моим словам! Побледнела, попятилась, а потом быстро скрылась в доме, а меня подхватили сильные руки, закинули себе на широкое мужское плечо, и со смехом, показавшимся мне жутким, вынесли со двора. На улице я слышала голоса людей, кто-то даже спросил обо мне, мол, куда Килли потащили, но никто не заступился, не попытался вырвать. Я висела головой вниз и видела только спину солдата, да его сапоги. Барабанила кулаками в эту широкую, будто железную, спину, но меня, пронеся с десяток шагов, хлопнули ладонью по попе и бросили с плеча в телегу, рядом с поросенком, который повизгивал. Похоже, визжала и я.
— Да замолчи, ты! — прикрикнул садившийся в телегу солдат. — Прокатимся немного, а потом иди куда хочешь.
Паника! Меня накрыла паника. Я пыталась подняться, выскочить из повозки, но мои попытки были тщетными. Меня просто толкали, и я вновь падала, а когда мужчинам это надоело, связали теми же ремнями, что стреноживали порося.
Телега уже выехала за пределы деревни в сторону тракта. Судя по крикам и разговорам мужчин, повозок было несколько. Я уже не билась и не кричала, только уткнулась в теплый бок свинки и плакала. Я представляла, что меня ждет и для чего меня забрали с собой солдаты. У нас в селе жила женщина, которую на тракте изнасиловали обозники. И пусть вины её в этом не было, но от неё отвернулся муж, который просто выгнал потерявшую разум жену из дома. Её приняли родители, и несколько лет горемычная бродила по селу, никого не узнавая, а потом её нашли в реке. То ли утонула случайно, то ли покончила с жизнью, бросившись в воду. Вспомнив её, снова забилась в беззвучном плаче. За что?!
Лежать связанной было неудобно, вскоре заломило руки, кожаные ремни впились в кожу. Но это ли самое страшное? Видимо, увидев, что я рассматриваю свои путы, один из солдат, что сидел в телеге, развязал их, а потом одним рыком посадил рядом с собой. И тут я увидела море мужчин в военной форме, едущих в повозках или идущих пешком нестройными колоннами в одну сторону по тракту. Откуда столько?
В некоторых телегах ехали женщины. Некоторые зазывно смеялись, заигрывая с солдатами, а некоторые прятали стыдливо лица, отворачиваясь, если на них смотрели. На меня тоже поглядывали, подмигивали, но от этого стало только горько на душе и тяжело на сердце.
Армия на марше хотя и была интересным зрелищем, но думы опять возвращались к тому, что меня ждет. Вот к ночи встанут на привал, зажарят порося, а я пойду напоследок, или с меня начнут? Нет. Надо бежать, вот только как? Ноги то мне не развязали. А руки на что! Руки-то свободны! Отвернулась ото всех, подолом платья прикрыла ноги, а сама начала под платьем расплетать узлы. Старалась сидеть прямо, не наклоняясь, чтобы не выдать себя. Вроде получилось, даже чуть не застонала, так как болезненные мурашки пробежали по лодыжкам. Сейчас надо улучить момент, спрыгнуть с телеги и бежать, бежать…
Но кругом столько солдат! Телеги едут в два ряда, и по обочине идут. Как только я спрыгну, меня схватят. Я даже двух шагов сделать не смогу. Придется ждать привала. Ведь не на дороге они будут отдыхать. Свернут в лес, а там быстро можно затеряться среди деревьев и кустов. Лишь бы в чистом поле не остановились.
Кругом раздавался гомон голосов, лошадиное ржание, звон оружия, и пыль… От неё в горле першило и хотелось откашляться. От жары мучила жажда, голову напекло от солнца, начало тошнить. И хотелось просто умереть. Вот взять, и умереть. Ничего не видеть, ничего не чувствовать. Если не удастся убежать, то смерть предпочтительнее. Стала осматриваться в поисках чего-нибудь острого. Пошарила под соломой в телеге. Рядом мешки, похоже, их сложили солдаты, чтобы не нести на себе. Прощупала ближайший мешок. Что-то железное есть, но что? Похоже на нож в ножнах. Проделала тоже, что и с ногами — прикрыла подолом платья, а сама развязала тесемки и вынула. Точно ножик в берестяных ножнах, небольшой, не для битвы, а для хозяйственных нужд, но мне хватит. К ножнам крепится шнурок. Спрятала ножик за пазуху, шнурок одела на шею.
Эти действия как будто выкачали мои последние силы, в голове шумело, а окружающий меня гул и шум доносился, словно через вату.
— Сомлела, — раздался под самым ухом мужской голос. — На-ка, водички попей.
Мне сунули в руку металлическую фляжку с узким горлышком. Я жадно приложилась, сделав несколько глотков, и воду отобрали. Я даже не успела утолить жажду.
— Воды мало осталось, — пояснил солдат. — А идти до привала еще часа три-четыре. Мы когда с тракта сворачивали, от своих отбились. Теперь догнать надо. А ты ложись, поспи.
— Дяденька, отпустите меня домой, я честная девушка, а тетка на меня наговорила, чтобы поросенка второго не забрали, — начала я уговаривать солдата, проявившего заботу обо мне. В его глазах промелькнула толика сожаления и жалости, но он отрицательно покачал головой:
— Не проси, девка. Если тебя сейчас отпустить, ты дальше соседней телеги все равно не уйдешь. Смотри сколько кругом голодных мужиков, которые бабу несколько месяцев не видели, да еще и с войны идут, где трое из четырех погибли. Не ты первая, не ты последняя. Получат разрядку солдатики, отсыпают тебе медяшек, и пойдешь домой. А с тебя не убудет.
— Дяденька, да как не убудет, если я с мужиком не спала ни разу? — опять попыталась я его уговорить. Остальные, шедшие рядом с телегой, или не слышали нас, или не хотели вступать в разговор, шли молча, а некоторые замотали рты и носы серыми грязными платками, спасаясь от пыли.
— Молчи, деваха, — устало ответил мне солдат, соскакивая с телеги, а на его место сел тот, кто до этого шагал пешком, держась за её край. Он достал такую же фляжку, забулькал, глотая воду, но мне не предложил. Два солдата, что ехали со стороны поросенка, тоже слезли, уступая место товарищам, а сами пошли рядом, стараясь не отставать.
Три часа прошли незаметно, и хотя, было еще светло, некоторые повозки и группы военных стали сворачивать с тракта на поляны, что виднелись в просветах деревьев, но мы еще продолжали ехать, видимо, догоняли тех, кто ушел вперед.
Глава 4. Моя смерть
Килли
Телега свернула внезапно, а за ней последовала еще одна. Проехали по лесной дороге пролесок и остановились на краю небольшого луга, за которым поблескивала неширокая речушка, на противоположном берегу её в самую воду опускались ветви плакучей ивы. Но любоваться красотами природы не было времени, я выглядывала, куда бежать.
А между тем солдаты стали устраиваться на отдых, не обращая пока внимания на меня. Одни доставали котел и припасы, другие занялись поросенком, оттащив его поближе к воде. Третьи удалились в лес собирать хворост и рубить дрова. На какое-то время я осталась одна и решилась — бегу.
