спешили туда, где хотя бы травы пожевать можно да водицы испить.
К полудню к скале подошли, возле которой товарища своего четвёртого оставили, думали, у него поживиться чем-нибудь смогут, но ни еды, ни воды, ни казака не нашли рядом с ней. Взобрался осетин на камень высокий, осмотрел округу взором широким и на дыру указал, что зияла в снегу скалы чуть поодаль. «Наверное, ухнул в ту трещину», — сказал он с досадой и с камня спрыгнул. Подскочил казачок к пропасти ледяной, имя приятеля своего крикнул в неё истошно и на ногах подкосившихся чуть сам не рухнул в бездну. Подхватили его товарищи вовремя, оттащили подальше и у скалы усадили на камень. Разрыдался казак, хоть и сказал давеча, что все слёзы на несколько лет вперёд выплакал, да так разошёлся, что топограф военный и осетин журчанье какое-то подле него услыхали. Оказалось, снег на макушке скалы растопило солнце, вот и сбежал он водицей талой по гранитной стене. Наполнил служивый флягу живительной влагой, подал казаку напиться, а сам к ручейку у скалы с осетином пристроился. Отвлеклись от трагедии горестной путники, утолили жажду да вниз направились поживее.
Вскоре ледник одолели и к месту ночёвки своей самой первой приблизились. Подошли к стоянке поближе, принюхались, показалось, что запах костра и еды почуяли. «И кого занесло на высоты эти?» — удивлённо спросил топограф. «Шальная овца загнала пастуха на кручу», — уверенно ответил осетин. И только казак ничего не сказал, лишь слюну сглотнул с голодухи и помчался скорее туда, откуда харчами пахнуло сладостно. Сто саженей преодолел в один миг, перемахнул через пригорок и стал как вкопанный. Не поверил глазам, протёр кулаками их, будто видение мистическое извести пытался, но не пропало оно — как и прежде, дружка своего закадычного видел перед собой. Тот сидел у костра на опушке, похлёбку густую черпаком в котелке неспешно помешивал, пробовал и смачно причмокивал. Потом услыхал шорохи позади себя, обернулся и приятеля своего увидал. Бросился навстречу ему, но только приблизился, друга сердечного обнять хотел, тот как дал ему кулаком по уху и крикнул что было мочи: «Я ж подумал, ты помер уже, дуборыл королобый!» Тот от внезапности эдакой взбеленился да черпаком его по лбу как саданул и заорал в ответ: «Ну, прости, что не помер, пустолоб глупоглазый!» Стали они друг дружку тумаками дружескими одаривать, колотить от души и приговаривать: «Ишь, сидит он тут, супчик трескает, несмысель кривоумный!» — «Так для вас хлопочу, твердолоб глупорылый!» — «А сбежал со скалы небось тоже для нас, баламут колобродный?» — «Не от вас я сбежал, а от смерти своей, бредоплёт пустоглавый! Затрещал ледник ночью, словно пальба пушечная началась. Вскочил я, будто контуженый, и прочь помчался, до самого утра остановиться не мог. Очнулся лишь на этой полянке».
Услыхал военный топограф брань отборную и возню рукопашную, побежал опрометью к месту побоища, а осетин за ним. Перескочили за бугор, казаков дерущихся увидали и по сторонам растащили их. Стоят приятели друг против друга, зубами скрежещут. «Вам бы радоваться, олухи, что живы оба остались, — говорит старшой, — а вы драку затеяли, бестолочи!» Вздохнули друзья, глаза виновато опустив, и только обняться хотели, в шинельки поплакаться, вдруг суп из котла выскочил да в костёр побежал шумно. Подоспел кашевар вовремя, снял котелок торопливо, наземь поставил его и ложки раздал товарищам. Сам сел рядышком, стал смотреть на каждого заботливо и приговаривать ласково: «Кушайте, родненькие, исхудали совсем. Вон как осунулись». Лопали путники суп нажористый и казака-кашевара нахваливали: «И сусликов наловил на склоне горы, и бульон наварил из них, и корешков настругал крахмальных, и лучку накидал горного, солью и перцем приправил всё да к столу изловчился горячим подать. Ай да молодец, казак! Ай да удалец проворный!» От вкусноты такой за ушами у всех попискивало звонко и радостно да в животах побулькивало громко и весело. Как слопали все харчи восходители усталые, на травку зелёную прилегли отдохнуть и уснули замертво до утра позднего.
Взошло утром солнышко, пробежало лучами тёплыми по лицам обветренным и разбудило путников. Не хотели вставать они, казаки в особенности, уж больно разнежились на травке зелёной. Так и валялись бы целый день да шалопайничали беззаботно. Но топограф военный стряхнул леность утреннюю, взял себя в руки и приказал всем в дорогу собираться. Поскребли они ложками по котлу с остатками роскоши вчерашней, чайку попили из горных трав, собрали вещички имеющиеся и вышли последний отрезок пути прикончить.
Не спеша топали, зеленью альпийской восхищались и солнышком ясным наслаждались — устали все от снега колючего и холода лютого за эти дни! На гору белёсую позади себя теперь не смотрел никто, кроме топографа. Осетин ещё взглянул на неё одним глазком разок.
Казаки по дороге шутки травили весёлые да придумки нескромные фантазировали. «Представляете, братцы, — говорил один казак, — дойдём до села сегодня, а там встретят нас с почестями, поклонятся победителям». «Ага, верно! — молвил второй. — Возьмут под руки, за столы посадят уважительно, лепёшки с малиной стопками поставят на них и другие разные вкусности поднесут». «А ещё, — подхватил осетин, — бражку сладкую принесут, по чаркам её без меры разольют и песни хвалебные нам споют». Послушал топограф военный их сказочку и сказал, улыбаясь: «Ну, мастаки вы, ребятушки, выдумки жизнерадостные сочинять. А я вам так скажу: ежели не поколотят нас горцы за то, что на их гору влезли, и то хорошо!» И сам засмеялся.
Прошли они один перевал за шуточками весёлыми, затем второй перегиб одолели в разговорчиках праздных, а потом через отрог перевалили и замерли в ужасе. Путь, которым ходили уже однажды, теперь незнакомым показался им. Склоны, когда-то приветливые, в бурой грязи и камнях вывороченных предстали вдруг. А от зелени сочной, цветов и бабочек следа не осталось вовсе. Настрой их весёлый вмиг исчез. Топограф взглянул на осетина встревоженного — тот беду почуял и в селение побежал. Кинулся он за ним, казаки — по пятам. «Спешить надобно, братцы! Беда приключилась, — прокричал на бегу старшой. — Пока мы по льдам и снегам бродили над облаками кудрявыми, здесь ливни прошли обильные. Потоки воды с камнями и грязью смешались да на долину густой бурной рекой обрушились. Селем зовётся явление это чрезвычайно опасное».
Вбежали в селение горное компанией взволнованной, огляделись вокруг: домишки целёхонькие, заборы не покосившиеся, даже деревца стихией не тронутые стоят. Ну, думают, славно, милостью Божией без разрушений
