попалась. Если особо не всматриваться, то тропа как тропа. Но внимательнее присмотревшись, можно увидеть, как над самой землей воздух немного искажается. Как в жаркую погоду над асфальтом.
Я поднял с земли горсть грунта и бросил в то место, где предположительно должен находиться центр аномалии. Вспыхнул пламенный столб высотой около трех метров и диаметром примерно в полтора с таким гулом, что этот рев, наверное, было слышно за добрую сотню метров. Ветки, свешивавшиеся с ближайших деревьев, мгновенно высохли и начали гореть, как и ближайшие кусты, но пожара можно было не опасаться: лес в Зоне практически не горел, что нельзя было сказать о моих бровях.
Ни бровей, не ресниц у меня, похоже, уже не было, хорошая Жарка тут выросла, сформировавшаяся и полная сил. Аккуратно, чтобы вновь не активизировать аномалию, я обозначил ее края гайками с белой лентой из бинтов. Хоть это и мобильная Жарка, но, тем не менее, движутся они крайне медленно. Поэтому можно было не переживать, что в ближайшие три часа кто-то угодит в эту доменную печь. Есть у вольных такое неоговоренное правило: если есть у тебя время и возможность, провесь тропу, обозначь края аномалии. И возможно, благодаря этому завтра ты увидишь своего здорового друга, который так же поможет тебе в трудную минуту. Ведь иногда бродягам приходится бегать от обезумевших мутантов, и времени на провешивание тропы попросту нет, поэтому бежать приходится наугад, словно по минному полю.
Но далеко не всегда в Зоне вас подстерегает опасность на каждом шагу, бывало, что я неделю ходил, не встречая ни одного мутанта или блуждающей аномалии. Можно сказать, что и здесь бывают спокойные дни. Но ни в коем случае такое нельзя произносить вслух. Это еще одна из местных примет. Считается, что если такое произнести вслух, то Зона тебя услышит и непременно подготовит какую-нибудь подлянку в походе.
Хоть я и не произносил ничего подобного вслух, а шел себе молча, на дорогу, метрах в пятидесяти от меня, вышел здоровенный секач! Этакий король кабанов.
Я таких не видел. Да, везет, как утопленнику. Отличный все-таки сегодня день! Не помню, с какой ноги я сегодня встал, но явно не с той. Хотя и не знаю, с какой надо.
Чернобыльский кабан очень опасен. Его шкура намного толще, чем у обычных кабанов, а лобная кость и вовсе считается пуленепробиваемой. Не знаю про обычных кабанов, но местные очень нервные, им бы успокоительного пропить что ли, а то носятся сломя голову, ломая все вокруг: деревья, столбы, людей. И глазки у них такие маленькие, кровью налитые. Как будто они давно в туалет хотят, но что-то ничего не выходит, и это их сильно злит.
Я медленно, без резких движений, остановился. Не любят они резкие движения. Наверно, на их языке это обозначает что-то вроде: «Ну что, бекон, догони, если сможешь». Поэтому я просто стоял и смотрел, как бы не на него, а на дерево рядом с ним. Мол, какие же здесь все-таки места красивые, вон какая сосна стоит, пышная, с мертвыми воронами на ветках.
Кабан тоже меня явно заметил, но в корриде участвовать пока не спешил. За его спиной, из одного пролеска в другой, пробежали маленькие поросята, видимо, семья. Мясная машина смерти постояла, смотря на меня еще с минуту, а потом, резко развернувшись, засеменила за своим семейством.
Что ж, и на том спасибо. Спина от нервного напряжения взмокла, пот ручьём стекал по заднице. Да, ребята, смех смехом, а с моего ружья такого Пумбу не завалить. Если только он не встанет боком и не подождет, пока я не всажу, в него весь свой боезапас в упор.
Надо бы у Седого новое ружьишко приобрести, многозарядное. Давно себе такое хотел, а после этой встречи с кабаном на анаболиках я решил, что этот день настал.
Оставшийся мой маршрут прошел без приключений, спасибо всем богам и Зоне, естественно, тоже.
Глава 4. Седой
Лагерь вольных бродяг был для любого бродяги как дом родной. Он располагался на какой-то заброшенной еще с советских времен ремонтной базе. Тут сохранилось несколько кирпичных зданий и почти целый бетонный забор. Присмотрел это место еще лет десять назад мой старый знакомый Седой. Сейчас ему уже шестьдесят пять лет, хотя седым он стал еще в двадцать, как сам и рассказывал. Я был с ним знаком еще в той, в прошлой жизни, и помню его как Валеру. Мы с ним вместе работали в одной организации. Платили там мало, денег хватало только, чтобы заплатить за жилье и не помереть с голоду. Другой работы не было. Можно было бы податься в другой город, но по новостям и социальным сетям твердили о нескончаемом финансовом кризисе по всей стране. Мол, вся страна-матушка в жопе финансовой. Но духом, граждане, не падайте, зато мы первые в списке по количеству миллиардеров и еще большему количеству яхт. Хоть эти миллиардеры и не наши с вами теперь соотечественники, а граждане других, более развитых стран, но ведь рождены они были здесь. В общем, кучка депутатов-миллионеров поделила страну на равные доли и выкачала из нее все, что могла. Когда все ресурсы стали кончаться, пришлось поднять налог, на все, а то вдруг у граждан остались сбережения, а они не делятся.
Кто мог себе позволить, собирали вещи и улетали за границу. Население страны резко сокращалось. Даже мой родственник, дядя по материнской линии, со своей семьей улетел жить в Штаты. Вот и Валера все бухтел, как устал от всего этого. Что всю жизнь работал и заслужил хорошую пенсию и спокойный отдых. Но по всем прогнозам, ему либо придется работать до гробовой доски, либо выживать на нищенскую пенсию, приторговывая грибами и ягодами. Такой расклад его не устраивал. И в один прекрасный день он увольняется с работы, продает свою старенькую «Ниву» и уезжает. Куда, он никому не сообщил.
А через три года мне на почту приходит от Валеры сообщение с приглашением на работу. Какие-либо подробности он опустил, указав лишь примерный размер заработной платы за месяц и свой номер телефона.
Когда я приехал в соседствующий с Зоной городок, меня ждали в оговоренное заранее время в ничем не приметном баре. Встретил меня некий Джек, тогда я еще не знал всех премудростей и примет вольных бродяг и был немного удивлен услышанным именем. Хотя по моему собеседнику было видно, что он славянских корней, притом родом из какой-нибудь глубинки.