Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
Первой была школа мисс Гайер в Торки с громким названием «Женская гимназия в Гиртон-холле», где Агату, ученицу не слишком прилежную, в течение двух лет обучали математике, грамматике, красноречию и тому, что теперь мы называем «creative writing». После чего импульсивная Клара в очередной раз спохватилась, забрала Агату из гимназии и, дождавшись, когда в Эшфилд въедут очередные арендаторы, повезла дочь в Париж, в пансион мадемуазель Каберне, где Агата училась вместе со сверстницами из Америки, Испании, Италии. Математика, грамматика и красноречие уступили место истории Франции, этикету, декламации, рисованию, которое Агате решительно не давалось, а также обучению игре на фортепиано; за фортепиано Агата садится не впервые: с детства играет Грига и Шумана. Директрисе, мадемуазель Каберне, юная англичанка понравилась. Училась Агата, правда, неважно и здесь тоже, зато не выкидывала коленца, как выразилась мадемуазель про Мэдж. Лет десять назад старшая сестра провела в пансионе девять месяцев – и запомнилась надолго: однажды она на спор спрыгнула со второго этажа и приземлилась аккурат на стол, за которым в это время распивали на веранде чаи три почтенные местные матроны.
Больше всего пришлась Агате по душе еще одна, и тоже парижская, школа англичанки мисс Драйден, которая регулярно водила своих учениц в театр; это благодаря ей Агата попала на один из последних спектаклей с участием Сары Бернар, игравшей Золотого фазана в «Шантеклере» Эдмона Ростана. В школе мисс Драйден Агата под руководством австрийского маэстро Чарльза Фюстера, сухенького старичка с моноклем в глазу, по несколько часов в день играет Чайковского, Штрауса, Шопена – и всерьез подумывает стать профессиональной пианисткой; и это при том, что, по мнению Фюстера, ей не хватает темперамента играть на людях. А вот учитель пения мсье Буэ Агатой доволен: он уверяет Клару, что ее дочь «призвана» петь в опере. «Голос у нее как у птички», – восторгается мсье Буэ, слушая с закрытыми глазами, как Агата своим несильным, но звучным, мелодичным сопрано исполняет арии на итальянском, немецком, французском, латинском языке; в ее репертуаре – Пуччини, Шуберт, Луиджи Керубини.
По возвращении из заграницы (она едет во Флоренцию, после чего Клара везет дочь на три месяца в Каир) Агата, и впрямь возомнив себя певицей, начинает всерьез работать над своим голосом; в гостях она не появляется без нот и после ужина, не дожидаясь приглашения, садится за пианино и поет. Петь готова весь вечер. Поет, и мнится ей, что она не в гостиной, в окружении узкого круга расположенных к ней друзей и родственников, готовых, как бы она ни играла, разразиться аплодисментами, а на сцене Ковент-Гарден – поет арию Изольды, оркестр, которым дирижирует сам Карл Рихтер, устраивает ей овацию, на глазах благодарных зрителей слёзы…
О Каире следует сказать особо. Во-первых, не Клара везет дочь в Каир, а дочь – Клару: мать разболелась, и Агата, заручившись рекомендацией врачей, на поездке настояла. Вообще, после смерти Фредерика роли матери и дочери перепутались. Во-вторых, в роскошном каирском отеле «Джезирах» Агата впервые зажила светской жизнью: скачки, военные парады, крокет, «диаболо» (по-нашему, «чертик на палочках»), пикники, сфинксы, экскурсии на пирамиды и на раскопки. И, конечно же, балы. В вечернем платье в пол Агата «смотрится»: она стройна, высока, у нее длинные, до пояса, волосы. Вот только стеснительна, неразговорчива. Однажды сорокалетний полковник (Агата предпочитает военных «в возрасте») после танца отвел Агату к матери со словами: «Вот вам ваша дочь, сударыня, она отлично танцует, остается только научить ее говорить!» Наука, заметим, на рынке невест немаловажная, и Агата это понимает.
«Не надо волноваться о том, кем вы станете и что будете делать, – здраво рассуждает она (правда, много позже). – Главное, дождаться того, кто изменит всю вашу жизнь».
Ждать предстоит не так уж долго…
«Надежды питают» не только юношей, но и девушек, и с надеждами этими Агате, увы, пришлось распроститься, когда ее, по просьбе матери, согласилась прослушать певица из нью-йоркской «Метрополитен». После прослушивания певица не скрыла от Агаты грустную правду.
«Арии, которые вы спели, признаться, не произвели на меня большого впечатления. Ваш голос недостаточно силен для оперной певицы и никогда не будет таким, каким нужно, – сказала американка и, заметив вытянувшееся лицо юной исполнительницы, тут же исправилась: – Видно, однако, что вы много над собой работаете, а это уже немало».
В эту самую минуту Агата Мэри Кларисса Миллер поняла, что профессиональной певицей ей не быть. Поняла – и довольно быстро утешилась. А оперу – Вагнера в особенности – любила всю жизнь. Ей запомнилось, как Мэдж впервые повела ее в Ковент-Гарден на «Валькирию», где Брунгильду пела знаменитая американская сопрано Минни Зальцман-Стивенс. Незадолго до смерти – забавная подробность – Агата скажет одной своей молодой приятельнице: «Если б я стала оперной певицей, то могла бы разбогатеть».
«Я опустилась с небес на землю, – напишет Агата в «Автобиографии». – Я дала матери понять, что больше тратиться на мои музыкальные экзерсисы ей не придется. Петь я могу сколько захочу, в профессиональных же занятиях пением нет никакого смысла».
2.
С сочинительством происходит примерно то же самое: надежды подает, но…
Первое стихотворение Агата пишет уже в одиннадцать лет, причем вовсе не романтическое, как можно было бы ожидать; посвящено стихотворение… открытию нового трамвайного маршрута «Торки – Илинг». Должно быть, поэтому оно удостоилось публикации в местной газете:
Когда увидели трамвай,
Сошли с ума от радости.
Вскочили, мчимся – сущий рай!
И уплетаем сладости.
Стихи Агата продолжает сочинять и позже, регулярно печатается в «Поэтическом обозрении» и даже получает гонорар – по гинее за стих; для восемнадцатилетней поэтессы не так уж плохо. Кладет свои стихи на музыку и исполняет их, сама себе аккомпанируя.
Скрывшись, как тогда полагалось, под многочисленными псевдонимами (разумеется, мужскими – Макмиллер Эсквайр, Натаниэл Миллер, Сидни Уэст; негоже викторианской женщине бумагу марать), пишет рассказы, стихи и притчи в духе времени: мистика, спиритизм, кошмарные сны, безумие, животный страх, бредовые исповеди, монашки в траурном облачении – весь «джентльменский набор» начала прошлого века. Агату, как и многих тогдашних молодых литераторов, интересует всё таинственное, мрачное, неизведанное. Приведем несколько строк из ее верлибра «В чаще»:
Голые бурые ветви на фоне безумной луны(
И что-то шевелится в лесу).Листья, что шуршат и восстают из мертвых,Ветви, что кивают и скалятся при свете(
И что-то шевелится в лесу).Вопли и свист – листья живые!Смерть подгоняет их пуститься в пляс!Ветер рыдает, мелкой дрожью дрожит…
И страхом, мертвящим страхом веет из леса!Вместе с тем юной поэтессе и новеллистке не откажешь в чувстве юмора, метких наблюдениях. У одного из гостей в рассказе «Дом красоты» «трупное выражение лица», другой «мстительно трясет козлиной бородкой».
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
