Безучастный мужчина в костюме даже не кивает — под ошеломлённым взглядом Эми он подходит к ней, пихает в дрожащую ладонь тяжёлый «Глок», принятый абсолютно машинально. А потом послушно направляет на неё своё оружие и удаляется на несколько шагов вправо. До Эми доходит медленно. Но когда понимает, что всё это значит, то громко ахает и неверящим взглядом смотрит на собственную руку с пистолетом.
— Что… Нет! Я не стану! — первый порыв отбросить от себя оружие она заглушает едва ли не единственной за вечер здравой мыслью: ей дали способ защиты. Сможет ли она сейчас просто пустить пулю в самого Босса и сбежать? Глупо об этом думать, ведь её предупредили. Лишнее движение, и она рухнет хладным трупом. Громко лязгнувший затвором Билли тут же это подтверждает.
— Станешь, — буднично провозглашает Алекс. — Не строй из себя клушу, детка. Ты знаешь, как стрелять. И я тебе клянусь, что если подчинишься, то не умрёшь сегодня вместе с ними. Ах, да, чуть не забыл, — он демонстративно хлопает ладонью по лбу, а затем стремительно подлетает ко всё громче мычащим мужчинам на стульях. По очереди выдергивает кляпы из их окровавленных ртов с выбитыми зубами, отбрасывая ненужные тряпки на пол.
— Эми! — стонет Сэм, как только его язык получает свободу. Он жмурится, и по изуродованным щекам бегут непослушные дорожки слёз, отчего Эми застывает, ощущая едкий холод вдоль позвоночника. — Прошу… Помоги!
— Я… я не знаю, как, — всхлипнув, оправдывается она перед ним — жалкое зрелище. Губы трясутся, и приходится их закусить, в который раз оглядываясь на Билли и направленный на неё пистолет. Оружие в руке тяжелеет с каждым мигом.
— Блять, просто прикончи этого больного ублюдка, — режуще хрипит Майк, едва разлепив для этого явно сломанную кривую челюсть.
Да! Она знает, что старый приятель прав абсолютно! Всего-то и надо, воспользоваться ситуацией. И смахнуть наглую ухмылку с лица такого непомерно довольно наблюдающего за всем этим Алекса, одним выстрелом. Но у Билли реакция наверняка лучше в разы. И у неё просто нет шансов успеть даже развернуться.
— Да-да, Эми. Прикончи этих больных ублюдков, которые думали, что могут безнаказанно обыскивать мои склады, — мягко подбадривает её Алекс, неспешно приближаясь к ней сзади. Страхуется? Чтобы она наверняка упала замертво раньше, чем попытается спастись? Или просто… нет. Только не это. Дикость и абсурд.
Снова толчок горячего импульса по спине. Вниз и до пяточек, скручивая узлы напряжения. Одна лишь походка, расслабленная, но твёрдая. Один лишь стук ботинок по мрамору — тихий, но пробирающий до костей. Один критический вдох, и терпкий шоколад в горле. Першит.
— Я не стану никого убивать, — решительно заявляет Эми, и не думая подчиняться. Борясь за исчезающий от его близости кислород, пытаясь донести единственную истину. — Они мои друзья.
— Значит, умрёшь вместе с ними, — шепчет обволакивающий баритон где-то совсем рядом. — Закопаю вас на заднем дворе, а сверху посажу… ну не знаю, герберы. Ты вроде их любишь, насколько я помню досье. Или можешь быть хорошей девочкой и делать то, что тебе говорят. И одним трупом станет меньше.
— Эмиии, — снова жалобно тянет Сэм, опуская голову. Его мольба проносится по стенам, уходя дрожью под кожу.
— Нет.
Отлично, суждено умереть — она хотя бы сделает это с честью. Сохранив достоинство и не превращаясь в палача для людей, с которыми несколько лет работала бок о бок, ела пиццу по выходным и пела в караоке на день рождения. Пульс стучит уже где-то в горле, когда она ощущает жар от придвинувшегося сзади тела — и застывает от ужаса, смешанного с ненормальным, аморальным желанием стать ещё ближе. Как же долго она скучала по такому покровительному теплу. Силе… Мужской энергетике, которой хочется повиноваться беспрекословно, как папе, когда он просит принести гаечный ключ.
— Мне нравится твоя категоричность, — выдыхает Алекс опасно близко от её уха, так, что мурашки проходят до самого нутра, превращая нервы в оголённые высоковольтные провода. — Так ещё интересней. Думаешь, я не чувствую? Ты дрожишь. Ты хочешь, но не признаешься. Хочешь выплеснуть эту злость, закричать, но никто ведь не слышит. Думаешь сейчас, что я садист и псих. И ты не другая, Амелия. Или лучше маленькая Эм, как звал тебя разорванный на клочки папочка?
Она приглушённо рычит от боли в центре груди, не чувствуя, как по щекам катятся сырые дорожки. Чёрная вспышка ярости, проснувшейся из гнилой бездонной ямы в сердце, и Эми даже не сознаёт, что поднимает руку с пистолетом. Как, как он может знать?! Как может чувствовать вибрации внутри неё?! Видеть и играть на струнах её боли?! Скрипит зубами от силы, с которой сжимает челюсть.
— Эми, нет! — в два голоса верещат напарники перед ней, но звук рассыпается, не доходит до цели, тонет в этой яме. Их силуэты проступают только сквозь мутную плёнку перед глазами. Моргает, чуть приходя в себя, и пытаясь вспомнить, что у этих парней есть семьи и близкие, и она не имеет морального права выживать за счёт них.
А дуло уже наведено, хотя рука трясётся так отчаянно, что выбить пулей возможно разве что один из круглых светильников на стене.
— Эми, да, — вкрадчивый шёпот на самое ухо, почти касаясь губами мочки. Жарко, нестерпимо. — Да, потому что это твой единственный вариант. Ты не лучше меня, ты тоже хочешь справедливости и мести, ты живёшь с этой сосущей болью внутри, которая отрывает от тебя куски каждый день. Вырви её. Вырви её с корнем, сейчас, накорми свою злость. Я даю тебе эту возможность. Даю тебе власть.
Тело бьёт, как в припадке. Дышать получается через раз, через скрип, через мучительную сладость окутавших её запахов шоколада и восточных пряностей. Зажмуривается снова, пытаясь избавиться от стучащих в затылке молоточков, но они только наращивают безумный ритм. От столь близко придвинувшегося к её спине торса Алекса ощущаются тугие волны напряжения и словно азарта. Она не знает, что это за игра, но знает, как её завершить. В голове туман — всё гуще и всё беспощадней уничтожающий что-то безмерно важное, но забытое в этот момент. Едкое густое облако пропитавшего её яда.
Щелчок, остервенело выдавливая спуск.
— Так, маленькая Эм. Не попадёшь во все банки с первого раза — и я сегодня выиграл! — азартный голос папы. В стороне наблюдающий за каждым её движением и безмолвно гордящийся.
Она мнётся, не решается. С сомнением смотрит на выстроенные вдоль бревна алюминиевые банки из-под колы. Приходится брать пистолет двумя руками, потому что иначе он слишком тяжёлый для детских ладоней. Большие серые глаза щурятся от яркого летнего солнца, разливающего свет по поляне у леса. Ветер треплет непослушные пепельные прядки, норовящие залезть в рот. Она не подведёт его, никогда.
— А Китти говорит, что стрелять — не хорошо! — с милой непосредственностью отвечает ему честно, как обычно. — Я ей сказала так, как всегда мне говоришь ты. Что защищать себя и свою жизнь должна уметь любая леди.
— Умница, малышка! — широко улыбается её главный защитник, до лучиков-морщинок в уголках глаз. — Твоя жизнь — вот единственное, что имеет значение. А теперь покажи папочке класс!
