Красные иероглифы: «Почему не получилось? Уж не потому ли, что я не хотела? Или ты не позволил? Только сейчас я поняла, что весь тот инцидент можно свести к первому акту: он загнал свою твердость внутрь, а я еще и извинялась за это».
Итин читала дневник так, как дети едят печенье: набиваешь рот, кусочек за кусочком, но как ни старайся, а все равно на полу печенья всегда остается больше, чем во рту. Наконец она поняла прочитанное. Все поры на ее теле задыхались, сквозь пелену слез она озиралась по сторонам, казалось, что вокруг очень шумно, и только потом она поняла, что громко плачет и этот звук напоминает карканье ворон. Ее рыдания, словно крики подстреленной охотниками птицы, обволакивая тело, падали камнем. Хотя никто ведь не охотится на ворон. Почему ты мне не сказала? Она уставилась на дату. Осенний день пять лет назад. В том году дочь тетушки Чжан наконец вышла замуж, сестрица Ивэнь не так давно переехала в их дом, братец Ивэй только-только начал бить ее. В этом году они оканчивали старшую школу. А тогда им было почти по тринадцать лет.
Историю нужно рассказать заново.
Потерянный рай
Сколько себя помнили, Фан Сыци и Лю Итин были соседками. Седьмой этаж. Если прыгнешь, то, возможно, разобьешься насмерть, возможно, превратишься в растение, но не исключено, что просто переломаешь себе руки-ноги. Вот такой вот неудобный этаж. Они жили в эпоху школ и классов для одаренных детей, а потому с раннего детства ходили в такой продвинутый класс, в отличие от соседских ребят, которые при первой возможности ехали учиться за границу. Сыци и Итин говорили: «Нам за всю жизнь и китайский-то нормально не освоить». Они редко открывали свою душу перед другими. Сыци понимала, что если девочка, похожая на фарфоровую куколку, проявит свой ум, то ее внешность лишь сильнее бросится в глаза. А Итин знала: если несимпатичная девочка начнет умничать, то окружающие сочтут ее сумасшедшей. Им повезло встретиться, иначе обе задохнулись бы от своих чувств по отношению к миру. Они читали настоящего Бодлера, а не про Солнышко Бодлер[15] и впервые услышали про мышьяк из «Госпожи Бовари», а не из комедийного сериала «Да здравствует судья!» Вот что отличало их от других детей.
Когда семья Ли Гохуа въехала в многоэтажку, новые жильцы методично обходили все этажи сверху донизу, знакомясь с соседями. Жителям каждой квартиры они преподносили плошку дорогущего супа «Будда прыгает через стену»[16]. Жена учителя в одной руке несла горшок с супом, а другой тащила Сиси, но потерять боялась вроде как именно фарфоровую посудину. В квартире у Фанов множество книг устало прислонились к стене. Ли Гохуа всмотрелся в корешки и похвалил вкус хозяев. Он сказал, что так долго преподавал на курсах в старшей школе, а толку чуть, а теперь и вовсе выглядит горе-учителем. Госпожа Фан тут же скромно, но с гордостью заметила, что книги не их, а дочери. Учитель Ли поинтересовался, сколько же дочери лет. Девочкам в том году исполнилось двенадцать, они только-только окончили младшую школу. Учитель Ли сказал, что это книжная полка студентки университета. А где ваша девочка? Сыци тогда была в гостях у Итин. Через несколько дней Ли Гохуа нанес визит семейству Лю, у которых тоже вдоль стенки стояли произведений. Красновато-коричневые пальцы учителя Ли играючи пробежались по книжному хребту, в этом движении чувствовалась какая-то торжественность, и снова он похвалил собрание книг. Тогда ему не удалось познакомиться с Итин, потому что она была у Сыци. После возвращения домой Сиси вскарабкалась на кровать и что-то долго чертила на стене: «Мамочка, а можно мне тоже книжную полку?»
Братец Цянь из пентхауса на последнем этаже решил жениться, и все жители дома, с которыми общались Цяни, с радостью собрались на свадьбу. Поговаривали, что с невестой братца Цяня познакомила тетушка Чжан с десятого этажа. Тетушка Чжан не промах, наконец выдала дочку замуж и тут же сама заделалась свахой. Сыци постучалась в двери Лю и спросила, готовы ли они. Дверь открыла Итин в розовом платьице западного кроя. Такое чувство, что ее насильно так нарядили. Сыци смотрела на подругу, и ее вид казался потешным, но вдобавок причинял острую боль. На Итин, которую давно уже бесил этот наряд, наконец снизошло озарение. Она заявила: «Я сейчас скажу маме, что не могу идти в этом платье, а то вдруг переплюну невесту, что тогда делать?» Сыци понимала, что Итин шутит, чтобы она за нее не волновалась, и внутренности, которые уже завязались в узелок, в итоге ослабили напряжение.
Фанов и Лю посадили за один стол. Братец Ивэй, словно яшмовое дерево[17], торжественно стоял на дальнем конце красной ковровой дорожки. Или на переднем краю? Цянь Ивэй был одет во фрак, и через черноту его фигуры словно бы пробивался свет. Из-за заостренного воротника рубашка, надетая под фрак, напоминала кончик карандаша. Девочкам тогда почему-то показалось, что фалды фрака вот-вот вспорют красную ковровую дорожку. Вошла невеста. Такая молодая и красивая. Подруги тут же напрочь забыли, какими словами классики описывают ослепительных красавиц, типа «рыбы, завидев ее, погружаются» или «дикие гуси падают с неба»[18]. Как городской ребенок, который при виде бабочки только и может, что заорать в голос «Бабочка!», но не подберет других слов. Сюй Ивэнь и была такой вот бабочкой. Когда невеста проходила мимо их столика, специальные приспособления по обе стороны красной ковровой дорожки начали выдувать мыльные пузыри. Девочки увидели, как крытый банкетный зал наполнился множеством мыльных пузырей, в которых отражалась невеста. Тысячи Ивэнь растягивались на мыльной пленке, а потом сгибались в талии, будто кто-то подталкивал невесту сзади. У тысяч Ивэнь шла по телу радужная рябь, после чего они нежно падали на каждый из столов и лопались перед гостями. Братец Ивэй заглянул в глаза Ивэнь, словно бы хотел утонуть в них. Громко играла симфоническая музыка. Аплодисменты напоминали ливень. Вспышки камер сверкали, как грани алмаза. Только потом девочки поняли: на самом деле они были не в силах оторваться от происходящего потому, что невеста очень напоминала Сыци. Это была их репетиция счастливой жизни.
Спальня новобрачных располагалась этажом ниже квартиры четы Цянов. Для Ивэя с молодой женой выкупили целый этаж, и квартиры сообщались между собой. Только в первую брачную ночь Ивэй вручил Ивэнь бархатный футляр, который она видела, когда он делал ей предложение. Внутри лежало ожерелье с двенадцатью розовыми бриллиантами. Ивэй сказал: «Я ничего не смыслю в драгоценностях, просто забежал к Маомао, попросил выбрать мне лучшие розовые бриллианты». Ивэнь засмеялась. Это когда было? После первой встречи. Я увидел, что у тебя в сумочке все розовое, и рванул к Маомао. Рот Ивэнь растянулся до ушей. И часто ты покупаешь бриллианты девушке после первой же встречи? Никогда так не делал, только тебе. В голосе Ивэнь все еще слышался смех. Да что ты? А как я могу удостовериться? Можешь спросить у Маомао. Ивэнь со смехом сбросила с себя одежду. Такое имя, будто котенок мяукает. Мяу-мяу. Ну и где тут твоя киска? Рука Ивэя скользнула по ее бедру. Нет, не эта киска, ах ты какой испорченный. Ивэнь, полностью обнаженная, в одном лишь ожерелье на шее, бегала по новой квартире, выгибая спину, смотрела на детские снимки Ивэя и, подбоченившись, рассуждала: сюда поставим такие книги, туда поставим сякие книги. Маленькие груди всерьез надулись и перекатились на турецкий ковер. Ивэнь раскинула руки, и теперь ее подмышки были даже сильнее обнажены, чем грудь. А традиционный исламский симметричный синий узор раскинул свои лозы и привязал ее к поверхности ковра. Неописуемо прекрасно. Те несколько месяцев были полосой золотого песка в реке жизни Ивэнь.
