Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103
койки будут переданы прибывающим беженцам. Нам нужно съезжать. У нас есть пять дней.
Комитет, добровольческая благотворительная группа, организованная местными евреями, подобрала их на пристани и привезла в это здание, приемный центр. Ему казали, что их пребывание будет временным. Но пять дней…
Эрнест повернулся на бок и положил голову на руку. Внезапно его охватила усталость, и все мужество и оптимизм, которые он изображал на океанском лайнере, испарились. Он закрыл глаза. Это просто усталость. Ему просто необходимо было хорошенько выспаться.
На следующее утро он чувствовал себя еще хуже. Голова раскалывалась, ноги ужасно болели, и, слушая бесконечный шум и нескончаемые жалобы вокруг, его накрыло волной пессимизма – ему никогда не найти работу в этом городе. В конце концов он встал и порылся в чемодане в поисках зубной щетки и пасты с океанского лайнера, проведя руками по своим пожиткам: драгоценному фотоаппарату фирмы «Лейка», ручке «Монблан», стопке нотных листов, которые он вытащил из-под ботинка члена молодежной организации «Гитлерюгенд», их с Мириам одежде и паре перчаток, которые упаковала его мать.
Очередь в туалет была длинной. Многие люди с мрачными лицами держали в руках фляги и жестяные коробки, чтобы наполнить их водой. В отражении оконного стекла Эрнест увидел свое собственное заросшее щетиной лицо, с таким же выражением отчаяния, как и у всех остальных. Он отвернулся, желая, чтобы очередь двигалась быстрее, поскольку его мочевой пузырь был полон. Но прорваться без очереди было совершенно исключено. И вот, в течение долгого часа он неподвижно стоял, затаив дыхание, пока его мочевой пузырь расширялся, наполняясь еще больше и вызывая боль. Кто знал, что, сбежав от войны в Европе, он столкнется с такими человеческими страданиями? И на что бы только он ни согласился ради свободной кабинки, чтобы облегчиться! Когда он уже был уверен, что умрет недостойной смертью от разрыва мочевого пузыря, настала, наконец, его очередь воспользоваться туалетом.
Он мог поклясться Богом, что это был самый блаженный момент в его жизни – расслабиться, выпустить каждую каплю, которая причинила ему столько боли. Облегчившись, он стоял у умывальника, чтобы вымыть руки, и ему казалось, что он заново родился – новый человек, освобожденный от бремени, неуязвимый. Он начал напевать себе под нос.
– Вот как. Шопен в общественной уборной, – пробормотал рядом с ним старик в фетровой шляпе.
Эрнест широко улыбнулся.
– Мы с вами не встречались на океанском лайнере, сэр? Меня зовут Эрнест Рейсманн.
– Карл Шмидт. Вы уже готовы убраться отсюда? Здесь так многолюдно.
– Как только найду работу. – Эрнест выдавил немного зубной пасты и начал чистить зубы. Он рад был бы поболтать еще немного, но люди позади него ожидали своей очереди к умывальнику.
– Чем вы занимаетесь? Вы – пианист?
– О, нет. – Он сохранил свои партитуры, все еще помнил, как играть «Ноктюрн до диез минор» Шопена по памяти, но он забросил игру на фортепиано много лет назад. Сейчас мистер Шмидт заставил его задуматься. Несомненно же люди в Шанхае слушали музыку?
– Могу я одолжить вашу зубную щетку, Эрнест? Я верну ее вам. Мою украли. Да, мою зубную щетку! Никому тут не доверяйте. Люди в полном отчаянии, – сказал старик.
Эрнест быстро дочистил зубы и протянул свою единственную зубную щетку старику.
– Вот возьмите, мистер Шмидт. Пожелайте мне удачи. На самом деле, я пианист.
Глава 6
Айи
Я настороженно остановилась у вращающейся двери, осматривая вестибюль, откуда сбежала несколько дней назад. В памяти всплыли воспоминания о нападении и аресте голубоглазого мужчины, и меня передёрнуло. Затем я увидела британца, который, прихрамывая и опираясь на украшенную серебром трость, направился прямо ко мне.
Сэр Виктор Сассун был высоким мужчиной с черными глазами, густыми седеющими бровями, аккуратно подстриженными усами и вытянутым лицом. Одетый с иголочки в черный костюм с белой гвоздикой, приколотой к лацкану фрака, и черным атласным цилиндром, он выглядел несгибаемым, словно железный прут, не очень привлекательным и слишком старым, чтобы быть моим другом. Но какое это имело значение? Он был самым богатым человеком в Азии, по всей вероятности, миллиардером и владельцем более восемнадцати тысяч объектов недвижимости в Шанхае, включая этот отель, ночные клубы, высотные многоквартирные дома, ипподром и транспортные компании.
В свои пятьдесят девять он все еще был холостяком, жил по своим собственным правилам и оставался глух к расовым предрассудкам. Он игнорировал хмурые взгляды своих коллег и несмотря на то, что сам не мог танцевать, открыто приглашал меня на свои многочисленные вечеринки и балы, гости которых предпочитали шёлковые наряды и удушливые ароматы духов. Он считался любителем женщин и менял своих спутниц чаще, чем я меняла свои платья – индийская принцесса в тюрбане, украшенном драгоценными камнями, американская кинозвезда с кукольным личиком и множество полуобнаженных русских танцовщиц с роскошными телами. Он с гордостью щеголял ими в отеле.
Я с облегчением положила руку на талию. Никто не посмеет напасть на меня в его присутствии. Люди уважали его, даже японцы. Когда чуть больше двух лет назад во время бомбардировки угол козырька его отеля задело шрапнелью, японский офицер низко поклонился Сассуну, извиняясь за осечку.
– Добрый вечер, дорогая. Очень рад видеть вас. Я собирался вам позвонить. Как у вас дела? – произнес он своим безупречным британским акцентом, его голос был дружелюбным, уверенным, но как всегда высокомерным. Я к этому привыкла.
Мы редко вели с ним бизнес, но я хорошо его знала, поскольку часто гостила в его отеле со своей лучшей подругой Эйлин. В те времена, будучи подростками, мы заказывали завтраки в постель, проводили дни за просмотром модных журналов, лакомились золотистой выпечкой во время послеобеденных чаепитий, а наши вечера были наполненные частными джазовыми концертами – как же я по ним скучала. Сассун иногда был великодушен, иногда язвителен и совершенно высокомерен, но он мне нравился. Он отличался от китайцев, которых я знала. Несмотря на постоянные жалобы на боль в ноге, он придержал для меня дверь, прежде чем я вошла, пододвинул стул, прежде чем я села, и наполнил мою чашку кофе. Такое его поведение мне казалось необычным. Ченг – мой жених – и все мои родственники не соизволили бы наполнить свои собственные чашки; для этого у них были слуги.
Я не сомневалась, что Сассун поможет мне – у него имелся большой запас джина и виски, поскольку японское ограничение на алкоголь распространялось только на китайцев. Но, увидев его лицо, я вспомнила о его странной страсти к фотографиям обнаженной натуры.
– Я в порядке, сэр Сассун. Что касается нашей несостоявшейся встрече на днях.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103
